Я родился 22 марта 1900 года в селении Аин нынешнего Кубатлинского района. Около нашей деревни, живописно раскинувшейся у подножия горы Сангер, было множество различных родников и источников, а в лесу за деревней вперемежку с могучими дубами и белоствольными березами росли яблони, груши, орех, мушмала, алыча и кизил. Великолепные пейзажи родной деревни оставили в моей памяти неизгладимое впечатление.
Рано оставшись сиротой, отец мой вырос в доме своего дяди Аллахверди. В свое время Аллахверди считался отважным джигитом. Он был одним из друзей Наби, того самого Гачаг Наби, что поднял во второй половине прошлого века героическую борьбу против царизма и местных феодалов, охватившую все Закавказье.
Правда, Аллахверди лично не участвовал в этом движении, но Наби и его сподвижники нередко находили убежище в доме моего дяди.
В нашем доме часто упоминали имя Гачаг Наби, много говорили о сражениях, которые вели его отряды с царскими войсками. Зимними вечерами односельчане часто собирались в нашей землянке с очагом посредине, и начинались рассказы. То, что я слышал в эти зимние вечера, положило основу моим представлениям о духовной жизни моего народа.
Мой отец Гусейн и мать Гюльсабах очень уважали Аллахверди и ни в чем не смели ему перечить. Жена дяди Хатун была под стать мужу — настоящая хозяйка дома!
Однажды — мне было тогда лет шесть-семь — дядя позвал моллу и показал ему маленькую каморку около нашей землянки.
— Вот, молла Керим, я отдаю это тебе под мектеб.
В «медресе» моллы Керима набрали десять — двенадцать ребятишек — по одному со двора,— и молла Керим стал давать нам уроки. Учение заключалось главным образом в зазубривании отдельных мест из корана. После корана мы принялись за «Полистан» Саади.
Так я учился четыре года. Но потом молла Керим заявил дяде, что Сулеймана он больше учить не может.
— Почему?
— Он знает уже все, что знаю я сам.
Дядя стал искать для меня нового учителя. Наконец нашел одного человека по прозвищу молла Сафар.
Около года я изучал с моллой Сафаром сочинения, Шираза Хафизского.
А осенью 1911 года дядя отвез меня в селение Кубатлы в русскую школу. Заведующий пятилетней школой Гасан-бек, выходец из Кубатлы, окончивший Горийскую учительскую семинарию, встретил нас на веранде:
— Что скажешь?
— Да вот мальчонку привез учиться!
— А почему так поздно? Занятия давно уже начались, да к тому же ведутся на русском языке.
На шум вышел мужчина с рыжей бородой, одетый в суконную чоху. Он поздоровался с дядей и, узнав в чем дело, сказал:
— Ну, Гасан, надо взять, это же мальчонка Аллахверди!
— Так чего ж они так поздно!
— Ну, поздно не поздно, а не отправлять же сына Аллахверди обратно.
— Арифметики он, конечно, не знает! А читать-то он хоть умеет? И что я скажу инспектору из Зангезура? Давайте лучше отложим прием до будущего года.
После долгих уговоров учитель все же согласился принять меня.
К несчастью, через несколько месяцев дядя поссорился с отцом, и отец, оставив дедовский дом, поселился в брошенной развалившейся хибарке.
Раньше, приходя по пятницам в деревню, я всегда являлся в дом к дяде. Но теперь я уже больше не был для него «единственным сыном», «сыном брата». Я был просто сыном бедного, усталого человека, с мозолистыми руками, в чарыках и рваной папахе.
Перед нашей семьей встала серьезная проблема: учиться мне дальше или нет.
— Все равно буду тебя учить,— решительно сказал отец.— Придумаем что-нибудь, а учиться ты должен!
Не получая больше из нашего дома подарков, тетя Бахар, у которой я жил в качестве постояльца, резко переменилась ко мне. Старуха жалела теперь для меня чашки жидкого мутного бульона, выдавала на целый день два-три чурека величиной с ладонь, да и то ворчала.
Во время летних каникул я обязан был пасти коров тети Бахар, таких же черных, как и она сама. Два года я терпел этот ад, терпел и даже не пытался сбежать домой. Ведь я был одним из первых учеников в школе, в которой училось больше ста детей.
Отец, видя, что ему не прокормить большую семью, ушел в лес, рубил там деревья, жег уголь, пилил доски и развозил их богачам, которые нуждались в строительном материале. Но лесничий пронюхал об этом, отца вызвали в суд, оштрафовали. Штраф был огромный.
Помню, я приехал домой, были как раз зимние каникулы. Вдруг нагрянул есаул — приводить в исполнение приговор, описывать имущество. В одну минуту стражники похватали весь наш скарб. Нашу единственную пару волов отец припрятал у односельчан, а остальное «имущество» не стоило и четверти суммы штрафа. Тогда из стойла вывели тощую корову и двух телят. В нашей деревне покупателей на этот скот не было, и нужно было гнать его на продажу, но тощие животные, утонув в глубоком снегу, не могли сдвинуться с места. Есаул в ярости набросился на отца.
— Да что ж это такое! Царю написать надо, такого жалкого двора, такой голытьбы по всей России не найдешь! — кричал он, садясь на коня.
Отец был очень оскорблен всем случившимся.
— Вот, Сулейман,— сказал он, взяв меня за плечо.— Не дай бог тебе когда-нибудь пережить такое унижение! Я хочу, чтобы ты учился. Чтобы стал писарем или поехал в Баку на нефтяные промыслы!.. Раз Гасан-бек так тебя хвалит, может быть, бог даст, он определит тебя в Горийскую семинарию. Смотри, сынок, не бросай школу.
На третий год моего учения в Кубатлы отец все-таки решил спасти меня от злой ведьмы Бахар, и я поселился в доме кузнеца Али-Рзы (в семье у них было несколько братьев).
Я почувствовал себя здесь как в раю. Хозяйка, бабушка Шехребаны приняла меня как родная мать.
Я пристрастился к кузнечному делу: увижу, бывало, на наковальне разогретое железо, сейчас же беру молот и начинаю ковать вместе с кузнецом, наслаждаясь тем, как согласно, в лад стучат наши молоты. В этом доме я окреп, вырос.
Старший сын хозяйки — черноусый, меднолицый Мамед-Рза полюбил меня как родного сына.
— Учись, Сулейман, учись,— наставлял он меня.— Мы, все братья, этого хотим. Вот соберемся с деньгами, попросим Гасан-бека, он тебя пошлет в Гори, в семинарию.
Моя слава лучшего ученика росла. Меня хвалил и сам Гасан-бек и Надежда Константиновна — приезжая русская учительница, в длинной черной юбке. Она читала нам на уроках стихи Пушкина, Лермонтова, басни Крылова. Помню, я выучил наизусть стихотворение Пушкина «Кавказ». Узнав об этом и боясь злых глаз, мать попросила моллу Керима написать несколько молитв и засунула мне их за архалук — это должно было служить мне защитой от злых духов.
На пятый год моего учения мой отец и братья-кузнецы поняли, что мне трудно учить уроки в шумной кузнице, где и книги положить некуда, и меня переселили в общежитие при школе, которое Гасан-бек соорудил за свой счет.
Общежитие это представляло собой простой деревенский дом с земляным полом и состояло из нескольких комнатушек. Кроватей не было. Мы стелили на полу кусок паласа, а кто побогаче — коврики, и спали так, укрывшись одеялами.
Учиться, живя в общежитии, было, конечно, гораздо удобнее, но ребятам из бедных семей жить вместе с детьми богатеев было не очень приятно. Тем то и дело приходили из дома богатые посылки, и у них начинался праздник. Некоторые, проявляя благовоспитанность, угощали и нас, но я в таких случаях всегда старался уйти подальше и, пристроившись где-нибудь в сторонке, принимался за уроки. Мне тяжело было видеть бедного отца, который приходил ко мне пешком, в старенькой одежонке, в то время как родители многих учеников приезжали на великолепных конях, в суконных черкесках и кожаных сапогах, с охотничьим соколом и сворой гончих.
У богачей после посещения родителей в карманах был кишмиш, а у таких, как я,— жареная пшеница. Но зато когда приезжал инспектор, я был в числе тех, кто лучше других мог защитить честь школы. Иногда, когда кто-нибудь из учителей младших классов болел, Гасан-бек поручал мне заменять их на уроках.
Зимой 1917 года мы, возвратившись после каникул в школу, увидели, что портрет царя, за здравие которого мы молились все эти годы, сорван и брошен в подвал.
В тот же год школу постигло большое горе. Умер наш любимый учитель — заведующий школой Гасан-бек. Школу закрыли. Я вернулся в деревню. Применить свои знания мне было негде. С весны 1917 до осени 1920 года я был пастухом, гоняя отары сначала в нашей деревне, потом в селениях Кубатлы, Казиян, Сарыл, Меммедбейли, Агалы, Халлава и др.
За все эти годы я ни разу не взял в руки карандаш, не раскрыл ни одной книги — мне надо было пасти скот. Если я, бывало, встречал на дороге кого-нибудь из своих приятелей по школе, то старался улизнуть — не хотелось показываться оборвышем. Товарищи мои, неграмотные чабаны, сочувствовали мне:
— Иди, поступай на службу!
Но кто мог взять сына бедняка писарем?
Эти годы были самыми тяжелыми в моей жизни.
Однажды, осенним вечером 1920 года, когда мы с семьей жили в деревне Каялы, отец сказал, что берет меня с собой в ревком.
— Служить там будешь, писарем!
— Да я же все забыл, отец, какой из меня сейчас писарь?!
Тем не менее, на рассвете отец разбудил меня, и мы пошли в Кубатлы, в учревком.
Председатель ревкома Ильяс-оглы дал мне чистый листок бумаги:
— На, пиши!
— Что писать-то, дядя?
— Пиши: «Я, Сулейман Гусейн-оглы, хочу служить в ревкоме, хочу работать писарем в канцелярии рабоче-крестьянского правительства под знаменем серпа, и молота».
На глазах у меня выступили слезы. С трепетом обмакнул я перо в чернила и своей огрубевшей пастушеской рукой крупными каракулями нацарапал то, что продиктовал мне Ильяс-оглы. Он заглянул в бумажку и покачал головой.
Но все же Ильяс-оглы взял меня на службу в ревком. На моей обязанности было докладывать Ильяс-оглы, подшивать бумаги, остающиеся в ревкоме, выбирать то, что касалось работы сельских ревкомов, и, получив визу Ильяс-оглы, направлять их по назначению. Сначала мне было очень трудно. Но я не хотел отказаться от мысли стать писарем и аккуратно прочитывал все попадавшиеся мне книги и брошюры. Как мне хотелось прочитать Ленина! Смотря на его портрет, я часто испытывал это желание.
В мае 1921 года меня в числе других послали на открывшиеся в Шуше педагогические курсы. Учились мы все с энтузиазмом, хотя курсантам нередко приходилось голодать. Через полгода я получил свидетельство об окончании курсов и кое-какие педагогические навыки, поэтому меня отправили учителем во вновь открывшуюся школу в деревне Ханлык, считавшейся уездным центром. Отец очень гордился мною.
— А ты тут не зазнался, «учитель»? — спросил он меня однажды.— По правде сказать, я всегда хотел, чтобы ты стал учителем. А ведь не пошли аллах советской власти, ты бы до сих пор скотину пас.
Отец радовался, что я стал на твердый путь. Через год меня назначили заведующим той самой русской школой в Кубатлы, где я когда-то учился.
— Так что ж, ты теперь вместо Гасан-бека будешь? — спросил отец, когда я приехал в Кубатлы.
— Выходит, что вместо него!
— А кто больше учен, ты или он?
— Конечно, он! — с искренним уважением к любимому учителю ответил я. — Он же Горийскую семинарию кончил, а я всего курсы!
— Да ведь и ты около десяти лет учился!
— Что ж, что около десяти! Четыре-то года по горам да по камням со скотиной...
— Ну, так учись! — настаивал отец; будучи неграмотным, он не желал мириться с моим незаконченным образованием.— Сколько нужно, столько и учись! Мне от тебя ни копейки не надо. Теперь земля наша!
Я много читал, не пропуская ни одной книги, попадавшейся мне в руки. В течение трех лет я каждый год ездил в Шушу на курсы повышения квалификации. Вступил в комсомол, стал одним из активистов деревенской комсомольской организации.
На 1923—1924 учебный год я был назначен директором школы в деревне Годжаз в горном Лачинском районе. Узенькой тропинкой ехал я верхом к месту своего назначения. Я не нашел в деревне ни школьного здания, ни скамьи, ни доски с мелом... Начиная учить детей грамоте, сначала рисовал им буквы на ровном песке. Понемногу дело наладилось, и мы открыли даже вечернюю школу для взрослых. Правда, из-за отсутствия ламп занятия проводились при светильниках.
Фанатизм в те годы был еще так велик, что девочек в школу не пускали, и ни одна женщина не посещала ликбеза.
В 1924 году после смерти Ленина райком комсомола передал меня в партию.
Начался новый этап в моей жизни. В 1928 году я поступил в Азербайджанский государственный университет на историко-общественное отделение педагогического факультета и одновременно преподавал на двухгодичных вечерних курсах для рабочих Черного города.
Баку открыл передо мной доступ к сокровищнице подлинной культуры. Я начал ходить в театры, знакомиться с богатствами библиотек…
Я радовался тому, что учусь в университете. У себя в студенческом общежитии я прочитал много книг.
«Почему никто из наших писателей не напишет о борьбе за советскую власть в Азербайджане?» — думал я и решил написать сам, написать о том, что видел и слышал. Я все время обдумывал сюжет, построенный на основе рассказа одного из моих товарищей. Придумал и имя своему герою — Шамо!
Летом, приехав на каникулы в деревню, я начал писать «Шамо». Работал очень усердно, но у меня ничего не получалось. Возвращаясь в Баку, я оставил свои рукописи в деревне; мне хотелось освободиться, уйти от замыслов, не дающих мне покоя. Но мои герои не оставляли меня. Бывало, проснувшись среди ночи, я чувствовал необходимость немедленно писать. Товарищи спали, а я пробирался к стоявшему в углу столу, осторожно зажигал лампу и с головой уходил в свой роман. Герои его словно оживали, я едва успевал записывать картины, возникавшие перед моими глазами. Я уже отчетливо видел и завязку, и концовку произведения. Сердце мое радостно билось — нашел!
Я писал «Шамо» повсюду: на уроках, во время работы, дома, в постели; писал, вовсе не думая стать писателем.
Некоторые из моих товарищей были связаны с писательскими кругами; они помогали мне, сочувствовали моим дерзаниям.
И вот, наконец, в одной из комнат, занимаемых Союзом писателей, в том самом здании, где теперь помещается Академия наук Азербайджана, должно состояться чтение моей вещи!
Я прочитал кусок из первой главы. Мне предложили читать еще. Я прочитал весь свой небольшой роман от начала до конца! Меня поздравляли почтенные заслуженные писатели...
После широкого обсуждения «Шамо» было принято решение напечатать его отдельной книгой тиражом в несколько тысяч экземпляров в Азербайджанском государственном издательстве.
После выхода книги я ходил по магазинам, чтобы послушать, что говорят о ней.
— Смотри-ка, вот этот худощавый парень написал книгу,— говорила какая-то девушка, показывая на мой портрет, помещенный в начале книги. Иногда я и сам проталкивался из толпы, чтобы посмотреть на «худощавого парня».
В 1932 году я окончил педагогический институт и на два месяца поехал в Шушу преподавать на летних педагогических курсах.
Несмотря на то, что я был рекомендован в аспирантуру Азербайджанского государственного университета по отделению философии, бюро ЦК назначило меня директором Шушинского педагогического техникума. За годы работы в техникуме мне удалось многое сделать, и я чувствовал большое удовлетворение.
На все же мне хотелось учиться, получить марксистское образование, стать философом! Я подал заявление в ЦК партии с просьбой принять меня на открывающееся в Баку подготовительное отделение, с тем, чтобы потом ехать в Москву в Институт красной профессуры. Меня приняли. В это время подготовительное отделение реорганизовали в Институт Маркса — Энгельса — Ленина.
И снова я ходил на лекции. Отец троих детей, я опять стал студентом! Одновременно работал: читал лекции на республиканских курсах советских работников, заканчивал и подготавливал к печати «Гуршад» — роман из жизни молодежи до революции. Но в это время меня направили заведовать отделом пропаганды Лачинского РК партии.
Но и там я не оставлял педагогической деятельности. Преподавал в районной партийной школе, время от времени выступал в районной газете, читал лекции на семинарах районного актива. В газете я начал печатать главы из книги «Привычные люди» — о жизни племен, кочевавших в горах Лачинского района.
В то время в райкомах партии легковых машин не было, да и автомобильных дорог в горных районах не имелось, и мы, работники райкома, верхом, а иногда и пешком пробирались по горным, лесистым тропам в глубинные села, где тогда создавались колхозы.
Кулацкие банды, орудовавшие в густых горных лесах, всячески препятствовали организации колхозов, из-за угла нападали на сельских активистов. Однако в течение одного года удалось ликвидировать банды, привлечь в колхозы оставшиеся единоличные хозяйства, укрепить маломощные артели, организовать животноводческие фермы...
Затем я работал секретарем сельских райкомов партии — Лачинского, Самухского, Шахбузского и Норашенского районов. Население Самухского района занималось в основном хлопководством. Пришлось потратить много сил на изучение нового района, бывать на полях, ездить по колхозам.
В Шахбузском районе занимался строительством школ и больниц, ремонтом мостов, заготовкой молока я мяса. Мне удалось близко познакомиться с колхозниками, по-настоящему узнать их нужды.
В мае 1937 года районная конференция Норашенского района выбрала меня первым секретарем. В этом пограничном районе Азербайджана климат очень жаркий. Я проводил целые сутки на хлопковых полях или на табачных плантациях. Работа была напряженная.
Но как я доволен теперь, и как писатель и как солдат партии, тем, что ряд лет проработал секретарем райкома! Я смог глубоко изучить жизнь в этих четырех районах.
В 1938 году в Баку я случайно встретил заведующего отделом издательства, ныне покойного писателя Эюба Абасова. Он посоветовал мне «пройтись по роману» перед тем, как переиздавать «Шамо».
— Как это так пройтись?
— Ну, по-писательски, как автор!
— Знаешь, Эюб, я уже забыл, как пишут! Какой я теперь писатель! Что было, то прошло!
— Брось, пожалуйста!
И он напомнил мне о том времени, когда я писал «Шамо» в комнате общежития, где нас было больше двадцати человек.
— Забыл, как сидел, накинув на голову свое бобриковое пальто и заткнув уши, когда мы кругом шумели? Мы смеялись над тобой, а ты все равно продолжал писать свой роман!
Через день меня вызвали в издательство и уговорили подписать договор.
Откровенно говоря, я вовсе не собирался переделывать «Шамо». Но как только взял роман в руки, мне сразу бросилось в глаза, что написан он весьма скудными красками, а борьба за советскую власть дана не широким полотном, а отдельными небольшими эпизодами. И я начал все переделывать.
Скоро тридцать лет как я работаю над этой вещью и все никак не могу считать свои замыслы исчерпанными. Мне хочется как можно ярче и правдивее изобразить горечь прошлого, ярче рассказать о борьбе, которую вел азербайджанский народ. Главный герой произведения — Шамо — не является исторической личностью. Он всего-навсего один из миллионов, отдавших свою жизнь за советскую власть. А сколько было таких безвестных героев-тружеников!
Почему художественная литература, прославляя знаменитых героев, так мало рассказывает о подвигах народа? Что могли бы сделать выдающиеся исторические личности, вожди, герои, не будь этой могучей народной массы?! Ведь сила каждого из них в народе! Понимая это, я и старался дать портрет народа, рассказать о его безвестных героях. Мне казалось, что это они, люди труда, сказали мне: «Пиши!»
И сейчас мне кажется, что и сам Шамо и его товарищ по оружию Фарзали, погибший в борьбе с врагами у подножия Кырхгызских гор,— это действительно жившие люди, мои современники. Мне кажется, что это он, Фарзали, похоронен на кладбище в деревне Шихли, у подножия зеленых холмов, и что на его могиле, поросшей зеленой травой, цветет жасмин.
Обе части моей книги вышли в Баку и потом были переведены на русский язык и изданы в Москве, в издательстве «Советский писатель». И все равно я, наверное, до самой смерти не оставлю в покое этот роман и перед каждым изданием буду просматривать, переделывать, дописывать. Чем бы я ни был занят, над, чем бы я ни работал, «Шамо» остается особенно дорогим мне детищем...
В июне 1938 года я был назначен председателем репертуарного комитета при Республиканском управлении по делам искусств. Я стал изучать теорию драмы, историю театра. Очень много для моего эстетического воспитания дал мне Азербайджанский государственный драматический театр имени Азизбекова.
В эти годы я принялся за новую вещь — «Сачлы». Этот роман посвящен важнейшим событиям 30-х годов. У меня было много материала об этом периоде, собранного во время моей работы в различных райкомах партии. «Сачлы» должен был охватить сложный период классовой борьбы в деревне, период уничтожения кулачества как класса. Главная героиня романа Рухсара, скромная медицинская сестра, в процессе сложной борьбы выходит на широкую дорогу, становится хирургом и принимает участие в Отечественной войне.
Я работал в Союзе писателей, затем секретарем Бакинского горкома партии.
В июне 1941 года началась война, и мне уже некогда было думать о своих незаконченных романах.
Я вскоре надел серую шинель и в частях Советской Армии побывал в Тебризе, увидел села и города Южного Азербайджана. Я напечатал в газете «Ветен полу» («Путь родины») свой рассказ «Смерть Нэнэ». В период Отечественной войны, кроме выступлений в периодической печати, я написал повесть «Медальон», посвященную дружбе народов, и рассказы «Голос земли», «Братская молила», «Наталья».
В те же годы вышла в свет повесть «Айналы», посвященная героине азербайджанского народа Хаджар, жене Гачага Наби, повесть «Мехман» о жизни молодого советского юриста и ряд рассказов, объединенных в цикл «Из тетради минувших дней».
Перед концом Отечественной войны я был председателем Союза писателей Азербайджана, а затем председателем Комитета культурно-просветительных учреждений. Восемь лет работы в комитете я считаю одним из самых интересных периодов своей жизни.
За это время я написал повесть «Отец и сын» о советской школе, закончил второй и третий том «Сачлы», напечатал первый и второй том «Шамо» в новой редакции. Материалы, накопленные за время работы в комитете, явились основой моего нового романа «В горах Агбулака», посвященного мирному послевоенному строительству.
Сейчас я работаю над третьей книгой «Шамо», которую надеюсь закончить в этом году...
Я, в сущности, только сейчас учусь писать по-настоящему, поэтому я не имею права капитулировать перед старостью. Мне хочется еще сказать свое искреннее слово о нашей литературе, собрать в одной книге все, что написано мной по этому вопросу.
Я хочу напечатать и увидеть на сцене свою драму «Пламенное сердце», рассказывающую о жизни азербайджанского драматурга Джафара Джабарлы. Я намерен со временем написать повесть «Араке» и рассказать в ней о жизни людей по эту и по ту сторону
Аракса. Я должен закончить роман «Самур», начатый очень давно, но выходивший лишь отдельными кусками, подготовить к печати роман «Куршад», посвященный горькой доле молодежи до революции.
Я думаю продолжить работу над небольшими детскими рассказами, основанными на фольклорном материале.
Подводя итоги, я должен сказать, что с самых первых шагов своей писательской деятельности и до сего дня мне приходилось и приходится много времени отдавать общественной, практической работе.
Сожалею ли я об этом времени? Откровенно говоря,— нет!
Сидя неотрывно за письменным столом, я, возможно, написал бы гораздо больше, но в этих произведениях не было бы пульса жизни, не ощущалось бы ее дыхание.
Я твердо уверен, что, для того чтобы писатель «созрел», он непременно должен окунуться в практическую работу, быть среди людей.
Если писатель не вылезает из-за письменного стола, то, как бы он ни был талантлив, талант его может увянуть, погибнуть. И меня очень беспокоит стремление некоторых представителей нашей литературной молодежи бросить работу врача, учителя, инженера, бежать с фабрики или из колхоза и стать писателем-профессионалом.
И сейчас, приближаясь к шестидесяти годам, я не представляю себе жизни, оторванной от народа, жизни писателя, замкнувшегося в своем кабинете. И мне хочется призвать молодых писателей к кипящей, бурной работе, к проникновению в глубины народной жизни, ибо только здесь неисчерпаемый источник вдохновения!
Популярные статьи сайта из раздела «Сны и магия»
.
Магия приворота
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +