Родился в 1884 году. Родина — город Лебединь, Харьковской губернии. Родители — крестьянка и николаевский солдат. Окончил церковно-приходскую школу. Одиннадцати лет был увезен в Харьков. Работал в кофейной в качестве мальчика — подавал кофе, какао и т. д. Через два года перешел на кондитерскую фабрику в качестве ученика. К пятнадцати годам в машиностроительный (мельничные орудия) завод, затем на паровозостроительный завод. Здесь окончил учение по токарному (по металлу) отделению механического (машины и станки) цеха. Работал на машиностроительных и судостроительных заводах Харькова, Николаева (Херсонской губ.), Севастополя, Ростова-на-Дону. В Харькове посещал воскресную школу для взрослых. Слушал лекции на рабочих вечерних курсах.
К 1901—1902 годам относится первое знакомство с рабочими подпольными кружками. С 1903 года по 1914-й идут аресты, две ссылки, крепость по суду, надзоры, переезды из города в город. В тюрьмах и ссылке начал писать, но вскоре, после напечатания первых вещей («Донская речь», «Южная неделя», «Южный голос», 1905), перестал писать. Вторично начал писать приблизительно в начале 1909 года, в ссылке.
Печатался в газетах и журналах: «Наш журнал», М. 1911, «Путь», М. 1912—1914, «Сполохи», М. 1912—1916, «Северная рабочая газета», «Наша рабочая газета», «Наше дело», 1913—1915, Пб., «Ежемесячный журнал» Миролюбова, «Заветы». «Русские записки», 1913, «Семья и школа», 1912, М., «Огни», М. 1912—1913, «Рабочий мир», М. 1918—1920, «Творчество», М. 1918—1921, «Горы», «Красная новь», «Кузница», «Наши дни» и др.
* * *
Я родился в ноябре 1884 года в городе Лебедине в Троицком приходе. Родители мои: николаевский солдат и крестьянка.
В Лебедине я кончил церковно-приходскую школу при Успенском соборе. Десяти лет мой брат Моисей увез меня в Харьков, где и началась моя трудовая карьера: я работал мальчиком в кофейной-кондитерской, затем — на кондитерской фабрике, на заводе мельничных орудий и, наконец, на харьковском паровозостроительном заводе, где работал мой брат Моисей. На упомянутых заводах в 1900—1902 годах я приобщился к рабочему революционному движению; посещал нелегальный кружок, между делом учился на курсах для взрослых рабочих и в школе «Общества по борьбе с неграмотностью», во главе которой стояла широкоизвестная на юге России образованная женщина — Христина Алчевская.
В 1902 году я покинул близких и город Харьков. Работал на заводах Николаева, Севастополя, Ростова-на-Дону. Принимал участие в работе организаций РСДРП этих городов.
Много раз арестовывался и два раза подвергался ссылке, как участник подпольных организаций: первый раз — по делу Севастопольской организации я был приговорен к ссылке в Олонецкую губернию сроком на три года; второй раз — уже в 1909 году я был приговорен по делу Киевской областной организации к ссылке на три года в Вологодскую губернию.
По окончании второй ссылки я, не теряя связи с партийными организациями, занимался литературной работой, за которую, однако, тоже привлекался к ответственности; в 1913 году был судим Московской судебной палатой по первому, второму, третьему и пятому пунктам 129-й статьи «Уложения о наказаниях» и был приговорен к заключению в крепость на два года. Крепость отбывал в Пятигорской тюрьме и освободился в разгар первой мировой войны.
С тех пор по настоящий день занимаюсь литературной работой, за которую Советским правительством награжден орденами «Знак Почета» и Трудового Красного Знамени.
За что я был сослан в 1904 году в Олонецкую губернию?
В 1903 году николаевская партийная организация дала мне направление в Севастополь, где я поступил на работу в токарный цех казенного судоремонтного завода (впоследствии этот завод долгое время назывался сокращенно «Морзаводом»), Партийная организация Севастополя была небольшой, но дружной и активной. С наступлением весны организация решила отпраздновать приближающийся международный рабочий праздник Первое мая — по европейскому 18 апреля. Заблаговременно, на гектографах, было отпечатано необходимое количество прокламаций. В том отделении цеха, где работал я, сознательных товарищей, было мало, и распространять прокламации поручено было мне.
Но я был замечен кем-то из соглядатаев, и меня с началом рабочего дня должны были арестовать. Арест не состоялся благодаря осведомленности партийцев, работавших в конторе завода. Я был предупрежден о грозящем аресте — скрылся из цеха и с завода.
Руководители организации решили, что я должен покинуть Севастополь и дали мне направление в ростовскую партийную организацию.
Однако нормально, пароходом или железной дорогой, я выехать из Севастополя уже не мог, так как всюду были шпики. Лишь на следующий день до рассвета я пешком прошел до Инкермана, а уже затем с рабочим железнодорожным составом добрался до Бахчисарая, откуда и мог следовать по назначению — поездом.
Ростов-на-Дону в этот год находился под впечатлением пережитых недавно невероятных событий: накануне 1903 года в Ростове много дней царила осуществленная массами, явочным порядком, свобода собраний и слова. Несколько недель люди собирались на митинги и слушали ораторов — явление необычайное и много давшее трудящимся для углубления их проснувшегося политического самосознания, а самый 1903 год был ознаменован тем, что партийной организации города удалось, посредством агитации, увлечь на политическую демонстрацию массу людей, по преимуществу ремесленников, которые собрались на «удалеческое дело», то есть на кулачный бой. Демонстрация закончилась убийством полицейского пристава Антонова, наиболее рьяно натравливавшего полицейских и казаков на демонстрантов, и расправой над демонстрантами. Не только рабочие, но и ремесленники, что называется, с рвением воспринимали и переваривали эти события. Партийная организация города вела активную работу: еженедельно распространялись в массах не только прокламации, но и брошюры по волнующим вопросам, чуть ли не каждую субботу собирались летучие вечерние массовые собрания за городом, в балках, в рощах, в лодках. После довольно тихой массовой работы в Харькове, Николаеве и в Севастополе, такой размах рабочего революционного движения не мог не захватить меня, и я с головой окунулся в революционное движение, пользуясь всякой возможностью расширить свои политические познания, а возможностей таких в Ростове-на-Дону было много.
Систематически получалась нелегальная литература, и она не оседала здесь в верхней интеллигентской прослойке организаций, а доходила до масс. Все это радовало меня, расшевеливало во мне дремавшие силы и способности. Вскоре я уже выполнял разные поручения организатора и, наконец, получил важное задание — организовать на одной из станций Владикавказской железной дороги партийную группу. К этому времени я уже считал, что камера в Севастопольской тюрьме так и не дождется меня.
В действительности это было не так. В конце 1903 года я был арестован и заключен в ростовскую тюрьму, а затем, однажды ночью, два надзирателя разбудили меня в моей одиночке и приказали собираться, а спустя несколько минут я уже сидел в пролетке между двумя жандармами и ехал по городу, полагая, что меня везут на ночной допрос в жандармское управление...
Кончился город, мы переехали через затхлую речонку Темерничку и вскоре остановились у железнодорожного вокзала. Жандармы провели меня в помещение жандармского отделения при вокзале, сдали под охрану третьему жандарму и озабоченно скрылись, а примерно через час те же два жандарма ввели меня в пассажирский вагон поезда и повезли в неизвестном направлении. В ответ на вопросы: куда и зачем меня везут — я получил издевательски спокойный ответ:
— Везем, молодой человек, вас туда, куда надо!
В пути меня несколько раз пересаживали с поезда на поезд и наконец, кажется на вторые сутки к вечеру, я стал замечать, что мимо меня проплывает недавно виденная мною станция — это была станция Бахчисарай. Мне все стало ясно, и действительно через какой-нибудь час поезд подошел к дебаркадеру Севастопольского вокзала.
«Вот те, бабушка, и Юрьев день»,— подумал я. Было уже поздно, но жандармы достали фаэтон и повезли меня на Нахимовский проспект, в жандармское управление.
Заспанный жандармский чин отказался, однако, принять меня, ссылаясь на поздний час; он накричал на моих провожатых и приказал им везти меня в тюрьму.
Вновь я трясся в фаэтоне, не понимая, что меня знобит не от лихорадки, а от близости любимого мною моря, которое в эту пору омывает город сырыми и прохладными ветрами.
В тюрьме все тоже были заспаны, с неохотой обыскивали меня, а старший надзиратель, кряхтя и охая, точно я оторвал его от постели, взвел меня на четвертый этаж одиночного корпуса и совместно с дежурным надзирателем водворил в одну из одиночек, а в ту ли именно, которой я не раз говорил: «Жди меня до морковного заговенья»,— мне решать некогда было. В этой одиночке я провел больше года.
Следствие, которое вел флегматичный, изображавший из себя сердцеведа ротмистр, открыло мне глаза на то, как много хлопот причинил я жандармам и как они рады тому, что наконец-то я в их руках.
Предать меня суду было нельзя, и дело обо мне было передано на усмотрение 3-го отделения министерства внутренних дел, а это отделение решило сослать меня в Олонецкую губернию на три года.
В разгар лета 1904 года, на рассвете я, предупрежденный еще с вечера, с вещевым мешком на плече, в сопровождении надзирателей, сошел к тюремной конторе, где ко мне было проявлено еще одно «человеколюбивое», «отеческое» внимание начальства. Бывшие в тюремной конторе переданные мне товарищами деньги, около 15 рублей, тюремный начальник отказался сдать старшему солдату конвойной команды, а на мой протест заявил:
— Ничего, ничего, молодой человек, я ваши деньги через губернатора перешлю вам — целее будут!
Конвойный солдат втолкнул меня в огромную партию отправлявшихся по этапу арестантов, подворотный надзиратель широко» распахнул ворота на «волю». Бывшие в партии каторжане забряцали кандалами, грянула команда, будто мы были солдаты:
«Партия! шагом-арш!» — и мое путешествие из Севастополя в Олонецкую губернию началось.
В Симферополе я в последний раз увидел своих друзей и товарищей по Севастопольской организации. Это были руководители парторганизации — Павел Эрайзер и Петр Зубарев; оказывается, они ехали с тем же поездом, к которому был прицеплен арестантский вагон со мною, и ехали добрые, горячие товарищи только для того, чтобы в Симферополе, где поезд стоит достаточно долго,— улыбнуться мне и передать воздушный поцелуй (за такое внимание я до сих пор благодарю их). Но они были слишком горячи для того, чтобы ограничиться этим.
Вскоре у вагона мелькнула тюбетейка Эрайзера, я заметил его знак глазами и высунул наружу руку сначала одну, а затем и другую; в одну из них он вложил мне носовой платок с деньгами, а в другую — несколько пачек папирос, а еще через несколько минут раздался окрик жандарма, охранявшего вход в вагон: «Эй ты, мастеровой! Иди сюда!» Я подошел к нему, и он подал мне узел с продуктами: «Вот тебе передача, вон там стоит — видишь, черномазый?» Я выглянул наружу и увидел стоящего у вагона, похожего на цыгана, Петра Зубарева, он махал мне рукой и сиял глазами и белыми, как снег зубами.
Неизбежная на пути всех, кто приговорен к ссылке «в места не столь отдаленные», московская Бутырская тюрьма встретила меня неласково. Партия, в которой я шел, в дороге обросла новыми толпами арестантов, и мы целым отрядом вошли во двор Бутырской тюрьмы.
Здесь конвойные солдаты и надзиратели грубо, с неприличными поговорками, выстроили нас в два ряда вдоль всего двора. Вскоре за нами загремела дверь, заскрипели сапоги, и раздалась команда: «Шапки долой!» Оба ряда все, как один человек, обнажили головы, только я, как был, так и остался в шапке. Вдоль рядов, как на параде, шел старенький прихрамывающий человек в форме тюремного начальства. Он торопливо оглядывал новоприбывших обитателей своего страшного дома.
Против меня он остановился и раздраженно, заикаясь от гнева, спросил, а вернее, пролаял: «Ты, ты, ты! Почему шапки не снимаешь?» — «Не считаю нужным»,— ответил я. «Ка-ка-как?!» — «Побесись, побесись, крепче спать будешь»,— подумал я и ответил еще яснее: «Не считаю нужным снимать перед вами шапку».— «В палачеву башню! эть!»— взревел старик и быстро прошел дальше, не подозревая того, что сделал для меня не хуже, а лучше: в так называемой «Палачевской башне» в то время содержались политические, и я, таким образом, оказался среди своих и смог даже проглядеть все пропущенные мною номера газеты «Искра».
Перевалив Бутырки, я очень скоро очутился в не менее огромном узилище — петербургской пересыльной тюрьме, а оттуда мое путешествие стало разнообразнее: меня везли Невой, затем Онежским озером мимо знаменитой Шлиссельбургской крепости. На реке Свирь мне была остановка, в маленьком городке Олонец, где я должен был ждать партию, идущую по каналу Мариинской системы в Белозерье и Каргополь. В Каргополь я прибыл в пору созревания в лесах ягод: земляники, черники и голубики. Губы у всех, кто шел в партии, были окрашены в черный цвет.
В Каргопольском полицейском управлении я поступил в распоряжение местных властей и вскоре был отправлен с урядником на место ссылки в деревню Ряпусово, которая стояла на высоком берегу огромного озера Кен, по имени которого и вся волость называлась Кенозерской. Вез меня урядник всю ночь, весь день. К концу следующего дня у меня было такое ощущение, что я попал в кашу, состоящую из живых комаров и мелкого гнуса.
Мы ехали по вязкой лесной дороге в низину, и я буквально не мог дышать. Волосы, уши, нос, рот — все покрывали и забивали комары и мошкара.
В сумерки мы въехали в Ряпусово, здесь урядник сдал меня другому уряднику, в ведении которого находилась вся волость. Он поставил меня в одну из изб на ночевку, а утром я уже был в избе, в которой работал единственный в Ряпусове политический ссыльный — Петр Еремеевич Андреев, петербургский металлист-слесарь.
Изба стояла на самой высокой части берега. Внизу плескалось неспокойное серое озеро Кен. В распоряжении Андреева был весь верх избы. В одной половине избы он жил, а в другой половине, через площадку, была его мастерская. Он там работал: зубрил серпы, вострил косы, даже чинил часы и всякого рода домашнюю, утварь; за работу ему платили молоком, хлебом, рыбой, а иногда и мясом. Это был типичный петербуржец: жилистый и, как говорится, подобранный, ясноглазый, очень подвижной и находчивый. Старше меня он был лет на двадцать пять и сразу же подробно расспросил меня: кто я? откуда я? за что сослан и т. д. Что читал? Что слышал? Он стал руководить мною, и я его руководство принял как нечто должное. Его вопросы и советы говорили мне, что он опытнее меня, больше знает и представляет из себя зрелого умного партийца. Мы с ним зажили дружно и хорошо. Изредка ходили на прогулки. Плавали на лодке на охоту, но, увы... безуспешно. По вечерам читали. Я в то же время пописывал и, между прочим, изучал немецкий язык.
Однажды мы ездили на озеро Кен в соседнюю волость и проведали гам такого же, как мы, собрата, если не ошибаюсь — тверяка.
А история тем временем работала на меня: в июле или в августе 1904 года у Николая II родился наследник Алексей. Царь и в самом деле мог обрадоваться этому, так как до этого у него рождались все дочери. Для того будто бы, чтоб радость эта была всеобщей, «всемилостивейшее усмотрение» не обошло и несовершеннолетних политических преступников, среди коих значился и я, ибо мне было тогда около девятнадцати лет.
Однажды вечером я и Андреев шуршали у коптилки книжками, вдруг невдалеке залаяла собака, затем другая, третья, и вскоре все наше Ряпусово огласилось отчаянным собачьим лаем. В этот лай неожиданно как бы ввинтился полицейский свисток.
«Ох! не с обыском ли идут к нам?» — сказал Андреев. Свистки, действительно, приближались все ближе и ближе, наконец, мы услышали голоса людей. Через окно мы увидели качающийся свет фонаря, вот он исчез совсем рядом с нашей избой. Внизу раздался стук, голоса, лестница к нам заскрипела под ногами, и вслед за этим мы увидели хозяина избы, волостного писаря, урядника нашей волости и еще незнакомого нам урядника. Они почти выстроились перед нами. Незнакомый урядник выступил вперед и, улыбнувшись мне, почти торжественно сказал: «Я нарочным прислан поздравить вас с монаршей милостью. По случаю рождения цесаревича Алексея Николаевича вы помилованы».
После этого он вынул из своей кожаной сумки телеграмму, развернул ее и прочел, что я по указу его императорского величества, как несовершеннолетний, освобождаюсь от ссылки. Телеграмма была подписана товарищем министра внутренних дел — фон Валем. Дочитав ее, урядник как бы поклонился в мою сторону и добавил:
«Собирайтесь, сейчас и поедем, я вас до Каргополя доставлю».
«А я не хочу ехать! На кой черт они нужны мне со своей монаршей милостью!»
Лица у всех вытянулись, а Андреев сжал меня за локоть и шепнул: «Не дури, там люди нужны. Собирайся!»
Что мне оставалось делать? Я подчинился, собрал свои пожитки и в сопровождении урядников направился на квартиру Кенозерского урядника, а утром урядник, привезший телеграмму, на перекладных повез меня в сторону Каргополя.
Так началось мое путешествие обратно с севера на юг, и 1 октября 1904 года, когда из Куреяжа переносили чудотворную икону божьей матери в харьковский Покровский монастырь, я сошел в Харькове с поезда и отправился по знакомым улицам к знакомому паровозостроительному заводу, где верил, что начнется моя новая полоса жизни. И я не обманулся. Под 9 января 1905 года вместе со мною было арестовано собрание молодых паровозников, у многих из которых начиналась сознательная жизнь, а меня этот арест вновь привел в тюрьму к высылке из Харькова и к новой полосе работы, которой были полны до краев все дни бурных пламенных 1905 и 1906 годов.
***
Первое выступление Ляшко в печати относится к 1905 году. К этому времени за его плечами уже были нелегкая трудовая жизнь, ссылка, заключение в крепости. Рассказ, появившийся в газете «Донская речь», назывался «В местах отдаленных» и был посвящен жизни политических ссыльных. Но тогда Ляшко был еще далек от мысли, что литературная работа станет основным делом его жизни. В скитаниях по стране с одного завода на другой систематически писать он не мог. Путь писателя-рабочего в литературе был труден. В статье «О задачах писателя-рабочего» Ляшко вспоминал о тяжкой судьбе многих талантливых самородков: «Не многим из писателей-рабочих удалось преодолеть тяжкие условия жизни и выйти на путь художественного творчества. Многие отчаивались и бросали перо, многие всецело уходили в подпольную работу... Но из масс шли все новые и новые».
Видя бесправие и угнетение народа, Ляшко обращается к волнующим его социальным проблемам. В таких его произведениях, как «Старик с книгой» (1911), «Пятая камера» (1913), «Орленок» (1914), «Нарная чертовщина» (1914) и др., нашла отражение жгучая ненависть к эксплуататорам и всему буржуазно-помещичьему строю, вера в великие силы народа.
Одним из первых обратился Ляшко к изображению социалистического труда. В рассказе «Железная тишина» (1920) показана любовь рабочих к своему заводу, неукротимая жажда труда, в повести «Доменная печь» (1922—1925) — картина героического восстановления разрушенного хозяйства.
В 20-е годы Ляшко написал также автобиографическую повесть «С отарою» (1919—1925), «Рассказ о кандалах» (1920), «Стена десятых» (1926—1927), «Шахтер» (1928), повесть «Минучая смерть» (1926— 1927) и др.
В начале 30-х годов писатель работает над романом «Сладкая каторга» (1935), который носит во многом автобиографический характер.
В годы Великой Отечественной войны и в послевоенный период Ляшко создает ряд произведений о героической борьбе народа против фашизма (рассказы «Слово об Иване Спросиветер», «Соловей», «Сигнал Захара Калмыкова»), о мирном труде советских людей («Журка и Журавка», «Кирик и Аленка», «Аким из Голубых ключей»), пишет автобиографическую повесть «Никола из Лебедина» (1944—1950).
Н. Н. Ляшко умер в Москве 26 августа 1953 года.
Популярные статьи сайта из раздела «Сны и магия»
.
Магия приворота
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +