Первый съезд клубных работников
(16-20 июля 1924 г.) Тезисы, стенограммы докладов, протоколы прений, резолюции.
Гос. изд-во, Москва, 1924 г.
Вопросами быта заинтересовались уже давно. И за это время установка вопроса постепенно видоизменялась.
Тов. Троцкий в своих первых статьях по быту фиксировал свое внимание, например, на таких явлениях быта, как «октябрины», «не ругайся», отмечал, что отец собирает своих товарищей, когда его сын поступает на завод, видя в этом что-то от нового быта. Теперь «октябрияы» сходят на нет, а во втором примере с сыном вообще ничего нового нет. Это практиковалось давно, называлось «вспрыски» или «клепка», когда мы поступали на завод, и т. д. В настоящее время у тов. Троцкого и у других тт. мы видим стремление к более широким обобщениям, меньше внимания мелочам и больше внимания к углубленной постановке вопроса.
Постановка вопросов быта Пролеткультом: в известной степени будет расходиться с другими постановками вопросов быта другими тт., в частности и с постановкой тов. Троцкого.
По нашему мнению, наш быт будет перерождаться, переустраиваться, и поскольку, мы сознательно будем это делать и в известной степени стихийно, от быта общественного через быт заводской к быту семейнюму. Так я мыслю себе ход развертывания, переустройства нашего быта. Все вопросы быта ставятся нами в четкой, реальной бытовой установке. И, поскольку мы в вопросах быта ставим своей задачей прежде всего разобраться в этом вопросе и правильно его поставить, постольку я постараюсь наметить товарищам те разрезы, в которых нами ставится вопрос. В вопросах быта мы имеем и будем иметь всегда две стороны: с одной стороны, изживание старого наследия, борьба с ним, и параллельно с эташ нарастание нового, его развертывание и укрепление борьбы за него и его строительство.
И вся работа по быту, протекает всегда в рамках ожесточеннейшей, никогда не прекращающейся, проникающей до щелочей вою вину жизнь, зачастую незаметной, борьбы старого с новым.
Мы полагаем вместе с тем, что строительство нового быта и борьба за него есть одна из частностей процесса классовой борьбы, и отсюда для меня совершенно ясен ответ тов. Троцкому, когда он спрашивает: каким образом Клуб, который в борьбе за новый быт должен сыграть огромную роль, может строить пролетарскую культуру или элементы пролетарской культуры? Здесь я должен напомнить вам слова Ленина, сказанные им в 1920 г. на совещании политпросветов. Он говорил: «Наша задича — побороть в сопротивление капиталистов, не только военное и политическое, но и идейное — самое глубокое и самое мощное».
Сказывается ли и как сказывается идейное сопротивление капитализма, идейное сопротивление буржуазной идеологии в быту?
Нет никакого сомнения в том, что идейное сопротивление буржуазной идеологии в вопросах быта находит свое необычайном яркое и непосредственное отражение. Борьба с этим сопротивлением в быту чрезвычайно трудна,—трудна потому, что отрицательные явления быта всегда вокруг нас, около нас, я бы сказал даже, что они заключаются в раждом из нас. Мы к ним привыкаем, они становятся для нас привычными, мы ходим мимо них, иногда, и очень часто с высоты своего величия просто не обращаем на них внимания. И это заставляет, когда дело идет о вопросах быта, концентрировать внимание товарищей, казалось бы, на очень простых, до сих пор ими мало замечаемых или совершенно не замеченных вещах, фактах, явлениях. Наряду с этим вниманием к мелочам быта нужно какое-то обобщение, нужно нарисовать товарищам картину, которая помогла бы им разобраться в том, как быт зарождается, развертывается и вырастает, какие формы принимает, какое влияние оказывает, в чем его отрицательные стороны, где и как зарождаются положительные, и как будет протекать процесс его перерождения и переустройства. Все это ставит перед нами задачу изучения нашего быта.
Самой отрицательной стороной нашего быта является наследие старого мира, которое мы тащим сейчас на своих плечах, это—обывательщина или мещанство. Общественный быт в меньшей степени, фабрично-заводской—в большей степени и семейный быт в подавляющей, в огромной степени, несомненно, пронизаны сейчас у нас обывательщиной, которая в условиях нэпа получает для себя достаточное мощные, ее питающие условия. И в задачу по переустройству нашего современного быта входит прежде всего изучение его по двум линиям: с одной стороны, четкое выявление и понимание отрицательных сторон быта и, с другой стороны, выявление и понимание принесенных революцией в быт новых положительных начал, и отсюда, как последующее развертывание вопроса, выводы, наметка способов, форм, методов борьбы с отрицательными явлениями в быту и усиленный нажим в развертывании и углублении начал, которые привзнесены в быт революцией. Эта общая установка Пролеткульта в вопросах быта. Дальше товарищи увидят, что ничего отвлеченного, поворачивающего вас спиной к жизни, как этого боится т. Троцкий, в нашей постановке вопросов быта нет, как нет этого и во всей работе Пролеткульта.
Постараюсь развернуть перед вами наглядную картину, которая поможет разобраться в окружающей нас бытовой среде.
Что такое обывательщина, каковы ее характернейшие признаки и черты?
Характернейшей чертой обывательщины является: ограниченность круга восприятия от внешней среды, а отсюда ограниченность круга реакции и влияния на окружающую среду.
Для большей яркости картины возьмем какого-нибудь чиновника царского времени. Сидит он, примерно в своей контрольной палате, пишет входящие и исходящие. Посмотрим на его обычный день. Утро. Ой встает, молится богу, ибо он человек религиозный. Дальше. Наставит на путь истинный ребят: одного посылает в школу, другого, поскольку есть время, поучит соответствующим образом, потолкует с женой о том, что сделать на обед, и идет на службу.
На службе у него, как у порядочного чиновника, трясутся поджилки при виде начальства, затем он кончает работу, приходит домой, обедает, похворает часочка два после обеда. Обычай. Вечерком чаек под сиренью или под бузиной; здесь он почитает газету, скорее всего «Правительственный Вестник», взятый из канцелярии, с перечислением наград и повышений и т. д. Он, ведь, тоже мечтает получить какой-нибудь чин или награду лет этак через 25. Наконец, помолится богу и ложится спать,— день кончен. Французская поговорка говорит, что самая прекрасная девушка не может дать больше того, что она имеет. И наш чиновник мог получить от мира только то, что его непосредственно окружало. Оа получал от него известные знания, навыки, моральные устои и т. п. На жалования, которое он получает, воздвигается некая постройка, которая по существу является ни чем иным, как перенесением в миниатюре в быт нашего героя основ буржуазно-капиталистического общества, его идеологии, с очень еще большой примесью феодализма.
Весь этот быт, что «уездное» окаменело, осадисто, крепкозадо,—как сказал бы тов. Бухарин.
В этом мы получаем сгусток отрицательных явлений, отличительной чертой которого является узость круга восприятий, а отсюда и влияния на окружающую общественную среду.
Попробуем выделить отличительные специфические черты обывательщины. Обыватель всегда собственник. Но это не тип собственника-капиталиста. Капиталист оперирует огромными капиталами, тысячами рабочих, которых эксплуатирует, он играет на бирже, охватывает своим взором, может быть, мировую хозяйственную обстановку. Что охватывает наш обыватель? Он охватывает «службишку», свою собственную сковородку, поросенка, собственную жену, которую он часто ставит довольно близко к поросенку, ребятишек и всю ту мелкую собственность, за которую он с вами готов драться везде и всюду, как оголтелый, с большим ожесточением, чем Пуанкаре. Откуда это? Это в кривом зеркале была отраженная копия форм бытия и мышления буржуазно-капиталистического общества.
Разрешите параллельно с этим взять пример из сегоднешнего дня. Возьмем советское общежитие, коммуну, утро, предчайное время перед тем, как идти на работу. Плита в кухне, жены тт. ответственных, полуответственных и менее ответственных, коммунистки и не коммунистки около плиты торопятся получить поскорее чайник с кипятком. Какие реплики вы слышите: «вы заняли мое место», «а зачем вы передвинули мой чайник», «а куда девался мой горшочек, который стоял вчера вот здесь на полке», «это чорт знает, что такое». Далее войдем нескромно к какому-нибудь товарищу, который, может быть, в данный момент готовится к докладу о принципах нового воспитания. Он занят, сосредоточен, а тут его сынишка выявляет свою энергию. Папа раздражен: «прочь, что ты мешаешься». Рука делает привычный жест, встречаясь с затылком баловника. Привычный жест. Можно писать чрезвычайно пространно и убедительно о новых принципах воспитания детей, о трудовых школах и т. д., а между тем употреблять по отношению к собственным детям методы, во всяком случае, не высокой формы воспитания, а по старинке, как рука привыкла. И часто без злой воли, а так по инерции. Когда мы говорим о собственничестве и собственническом инстинкте, то нужно здесь прямо сказать, что в нашей среде, как партийной, так и беспартийной, мы тащим это наследие обывательщины за собой. В этом крайне неприятно сознаться. Когда мне приходилось выступать перед различными аудиториями с докладами о быте, я наблюдал, как тт. показывают пальцами друг на друга. А некоторые в процессе речи выходят из зала,— не нравится. Конечно, не нравится, когда вам скажут, что вы в большей или меньшей степени обыватель, и именно в вопросах быта в большей степени являетесь обывателями; но без осознания этих отрицательных черт нашего быта, конечно, никакого продвижения в быте мы не получим. Второе специфическое у обывателя—семейный деспотизм.
Многие наши родители, коммунистические и некоммунистические, и сейчас еще повторяют ежедневно, может быть, в более культурных выражениях, старые истины, что «яйца курицу не учат», «не лезь прежде отца в петлю», вместо того, чтобы дать
ребенку понимание другого порядка. На этом разыгрывается ряд драм в семьях, куда комсомол пустил свои корни. Возьмите отношение к женщине. И здесь семейный деспотизм сказывается и иногда с очень большой остротой, не говоря уже о том, что внимание и уважение к женщине, как к матери и равному, даже в высоко развитой среде, оставляет желать лучшего. Фактов, иллюстраций сколько угодно, но мы их не замечаем, потому что замечать за самим собой отрицательное недостаточно приятно. Отмечая это, я отнюдь не хочу морализировать, я рисую вам картину быта и не больше.
Затем обывателю присуща антиобщественность, а рядом с этим, как вывод, стоит и индивидуализм. Сказали бы довоенному обывателю: «Ну, что ты брат, залез в свой угол и сидишь, как сыч; шел бы ты к людям, на миру, мол, и смерть красна». Что он вам отвечает: «пошел бы, да... кабы чего не вышло», «наше дело маленькое», «я уж один как-нибудь».
Скажите, товарищи, с совершенной откровенностью; а вот эта антиобщественность параллельно с тем, когда мы говорим о коллективизме в наших бытовых отношениях, не сказывается ли повседневно у нас? Возьмем в пример, устремление какого-нибудь тов. уйти от людей, ибо «надоели мне люди и весь этот крик вокруг», «остаться бы одному» и прочее. Иногда это законный результат усталости, а иногда это—признак индивидуализирования психологии и признак очень плохой.
Довоенный обыватель, которого мы рассматриваем, с одной своей стороны, мне чрезвычайно напоминает обезьяну. (Я очень извиняюсь, тт., что употребляю несколько резкие выражения, но хочу яркими чертами иллюстрировать картину). Для обывателя крайне характерна подражательность. Можно взять, например, наших женщин. Они берут парижские моды, журнал; там платье из бархата, они переделывают на ситец, получается, конечно, как к корове седло, но... «в общем недурно». И делается это не потому, что красиво, а потому что это парижская мода. А как удивительно по старинке звучит: «мы по четвергам в Большом», «Гельцер замечательна». Куда бы вы ни пошли, все это говорит об атрофировании у обывателя творческой мысли. Это не его вина, это его беда, потому что царизм старался как можно глубже загнать творческую мысль и глушить ее, и это проклятие прогнилого сказывается в высшей степени и сейчас.
Возьмем огромнейшую разницу в области взглядов на искусство. Здесь эта атрофия творческой мысли сказывается в огромной косности по отношению тс юношеству. Вот Мейерхольд, «ну что это за кривляние, разве можно сравнить его постановки с постановками Художественного театра,—тут реализм и солнце светит, и канарейка поет»—такие рассуждения обычны. Все это чрезвычайно понятно. Человеку, воспитанному многими годами на одном, ставшем привычном, трудно бывает повернуть руль своей мысли и психики под прямым углом в каком-нибудь направлении. Такого рода повороты легко не даются. Вспомните, когда гений Ильича заставлял нас круто поворачивать руль революции, ночей не спали, волновались, а потом повернули. Все это по существу говорит о неэластичности мысли и психики, неспособности владеть ими. Поэтому-то переустройство бытовых отношений и не может быть произведено сразу, с наскоку. Оно возможно лишь в результате длительной и упорной работы. Все эти отрицательные черты обывательщины в наших условиях получают питающую их среду. Влияние не изжитых еще религиозных предрассудков, литературы, театра, кино и т. п. в огромной степени еще не питает нас коммунистической мыслью всегда и везде. Да, конечно, есть наша литература, но есть параллельно с ней литература буржуазного порядка, которая медленно, но верно делает свое разлагающее дело. Да и не только литература. Возьмем прославленный Художественный театр. Что он делает? Насаждает мистику в сознание посещающих его. Даже в «Кармен» они сумели насадить мистики, всунули мистические черты даже в «Женитьбу» Гоголя. Возьмите такую пьесу, как «Любовь—книга золотая»— Екатерина II там выведена пикантной и для обывателя достаточно интересной особой. Затем опера. Вчера один товарищ слушал антирелигиозную лекцию,—очень здорово, а назавтра пошел в Большой театр, а там «Гугеноты». И для нас в вопросах быта чрезвычайно важно, с очень большой ясностью установить, что над чем превалирует—продвижка нового над старым, или же довольство старого над новым; разобраться в этом очень нелегко, но можно почти с уверенностью сказать, что в целом ряде явлений мы сдаем перед буржуазной идеологией, которая умеет одеваться в такие одежды, за которыми трудно уловить ее истинную сущность, тем более неискушенному и не имеющему зарядки против нее.
И тут я перехожу к моему расхождению с тов. Троцким. Он говорит, что напрасно я к культурничеству и культуртрегерству отношусь с предубеждением. Да, именно так и отношусь. Почему? А вот попробуйте без остро-критического отношения подойти к буржуазной культуре, и вы неизбежно угрязнете в волнах буржуазной идеологии. И для того, чтобы не погрязнуть в ней, вам необходимо противоядие буржуазной идеологии—классовая пролетарская идеология, классовый коммунистический подход к фактам и явлениям буржуазной культуры. Используя необходимые нам ценности буржуазной культуры и отнюдь не поворачиваясь к ним спиной, не нужно забывать, что буржуазная культура—лишь материал для строительства новой пролетарской классовой культуры. А некритический подход как-раз свойственен культурничеству и культуртрегерству.
Если мы скажем, что обывательщина заключается только в обрисованном: собственничество, горшки, чашки плошки, то мы были бы очень узколобыми. Обывательщина сказывается в более широком разрезе. Возьмите, как обыватель относится к политике. Маленький пример. В феврале свалили царя, городовых нет, все ходят по улицам, обнимаются, радуются, плачут,—и обыватель ходит, обнимается и плачет: «слава тебе господи». А потом Октябрь.: пулеметы, пушки, классовая борьба в самых ее настоящих формах. Что делает обыватель? Он прячется и скулит: «ну, зачем все это, разве нельзя этак по-хорошему,—ну, там Ленин с Керенским собрались бы, потолковали, уладили бы все. Люди они умные. А то вдруг пушки. Нехорошо это, дескать, выходит». Попробуйте подойти с этим к германской социал-демократии. «Октябрь, разруха, гибель страны». «Нет, лучше согласиться, ну, там со Стиннесом, с французами, только бы не пушки, только бы тишь, гладь да божья благодать. Капитализм, ведь, разовьется, ну и врастем в него. Даже и Каутский это доказывает». Это яркий образец обывательщины в политике. Не революция, а эволюция в привычном темпе, не нарушающем течения привычного, установленного сегодня, как вчера, завтра, как сегодня.
Возьмите такую отрасль, как наука,—разве обывательщина не проникает и туда в этот, казалось бы, широкий круг восприятий?
Разве этого не видно, если взять даже модный вопрос о рефлексологии, близко стоящей к материализму. Есть заметательная в этом смысле книжка доктора Васильева, где он на научных основах расценивает физиологию духа. Все звучит материалистично, а дальше неожиданно: есть, мол, мощи, и если они вовсе не мощи, но вызывают известный положительный рефлекс, то зачем их разрушать. Вот вам вывод из материалистических предпосылок.
Затем возьмем дальше. Вспомните витализм, это учение о жизненной силе, которая все питает; это—тот же самый, конечно, более широкий, но также замкнутый круг, узость горизонта, фетиши привычных формул. Витализм, граничащий с анимизмом, это не что иное, как обывательщина в науке. Общий стиль—не дальше привычного и медленное, постепенное, медленнее, чем на трамвае буква «А», движение вперед, без порывов, смелых обобщений и выводов. Как-нибудь мол, доползем.
В общественной жизни идеал обывателя: тишь, да гладь, да божья благодать. Возьмем первые дни и месяцы нэп'а. Нам было неприятно пойти в частный магазин, а обыватель как увидел в окне окорок, так и замер перед ним. Он его не купит, но стоит и наслаждается: старое, привычное воскресло. Общее желание обывателя: покой, застой, не волнующее состояние, и вместе с тем обыватель всегда враг революции. Как только его чашечка довольства полна, он молчит. В противном же случае начитает ворчать. Но бывает, когда обыватель не только глухо ворчит, но представляет и злую силу. Вспомните Парижскую Коммуну, когда не только версальцы, которых Коммуна лишила было их богатств и власти, но и самые простые парижские обыватели выкалывали глаза коммунарам. И у нас: припоминается удивительно четкий образ старухи среди белых солдат, пытающих красноармейца. Старуха с тонким, остро - отточенным прутом умоляет белых солдат: «дай ткнуть его разочек, сыночек родимый, дай ткнуть его окаянного». Это жестокая месть обывателя по адресу революции в лице красноармейца за нарушенный обывательский покой. Обыватель всегда слуга, всегда раб сильного. Таков, товарищи, общий портрет обывателя.
Перейдем к нашим условиям и посмотрим, как дело обстоит, допустим, с пролетариатом. Тут товарищи могут сделать такие выводы. По тов. Плетневу выходит, что все мы обыватели. Я утверждаю, что мы все в известной степени обывательщину несем в себе. Что же касается пролетариата, то здесь необходимо присмотреться к вопросу — пролетариат как класс, как авангард революции, несет в себе противоядие обывательщине и на себе тяжелый груз обывательского наследия. Противоядие обывательщине воспитывается у него в общественном быту. Первыми очагами, где обывательщина встречает отпор, являются производство, где воспитывается товарищество, коллективизм, партия, профсоюз; там развиваются единство направления силы класса, единство боевой классовой цели, там расширяются горизонты. Процесс классовой борьбы чем дальше, тем шире развертывает их, и в конце-концов, боевая обстановка революции высвобождает пролетариат из пут обывательщины. В этот момент пролетариат, как вихрь, увлекает за собою обывательские слои. В первые моменты революции обыватель хлынул за пролетариатом, но в моменты обострения классовой борьбы он или спрятался, или, если обстановка благоприятствовала, бил по революции. А потом стоило подойти к мирному периоду, пережить вихрь революционной борьбы, как мы видим, что обыватель начинает постепенно выползать, начинает поднимать голову, заявлять свои притязания, выявляясь во всех слоях и пластах нашей действительности. Здесь он начинает превращаться в серьезную силу. Он распылен, всепроникающ, мелок, его иногда трудно заметить, трудно уловить. И такой период мы переживаем сейчас и в этот период обывательщина может стать туберкулезом борющегося класса, постепенно заражающим его, разлагающим его, и в конце-концов, это заражение может привести наш общественный организм к очень тяжелым заболеваниям. Откуда берет питающее ее корни обывательщина в революционной среде, в среде не в точном смысле слова партийной, а в среде, так или иначе захваченной вихрем революции, потянувшейся за пролетариатом? Прежде всего обывательщина может получить питающие ее условия в усталости, самой обыкновенной усталости. Работал человек в течение пяти—шести лет с колоссальным напряжением сил, потом вдруг опустились руки, устал. И здесь крайне важно, в какую среду и обстановку он опускается,—опускается ли он в среду, стимулирующую его подъем, или в среду, которая способствует его дальнейшему осаждению в «спокойствие». От того, в какую среду опускается такой усталый человек, зависит очень много. Он захочет жить личной жизнью. Найдет ли он там твердую почву, которая выправит, излечит его от усталости, поднимет снова к работе-борьбе, или он получит зыбкую почву, которая будет тянуть его вниз. Это первый элемент, питающий обывательщину. Второй элемент, питающий обывательщину, это желание твердо установленных форм и норм в окружающей среде.
Возьмем область хозяйственную или какую-либо другую отрасль. Все время мы много и много раз реорганизовывали. И начинается реакция: реорганизация, сегодня реорганизация, завтра реорганизация, все де реорганизованное надоело. Начинаются рассуждения, зачем такая перманентная реорганизация. Давайте остановимся, ведь, дело идет помаленьку, посмотрим, оглядимся, ну, а потом... а потом в оправдание этакой постановки начинают подыскиваться и наша экономическая необеспеченность и всякие иные аргументы. Потихоньку, полегоньку вырастает устремление остановиться, положить под колеса камешек, затормозить и установиться на ставшей уже несколько привычной форме. Этак спокойнее, знаешь, что будет сегодня, а завтра повторится то же самое с небольшими вариантами. Говорить такой установившийся человек будет, может быть, другими словами, но сущность будет старая. Так появляется тенденция к твердо установленной форме, и раньше, чем это необходимо, стремление к реабилитации старых форм. Ну, так что же,—скажут нам,—ведь, мы не отказываемся использовывать буржуазную культуру. Конечно, не отказываемся. Но как использовать,—тут-то в сущности и начинается вопрос. Во-первых, такая установка вопроса заставляет подходить к буржуазной культуре не с критикой, а с легоньким намеком на критику. Критика ослабевает, мы становимся покладистее, й здесь может случится, а за фактами ходить недалеко, и случается, что использование и только использование затирает необходимую продвижку вперед. Ну, что же—сменовеховцы, Алексей Толстой или Оренбург написали там пьесу или вообще роман очень интересно, даже тов. Бухарин написал предисловие. А Эренбургу очень не нравится, когда из его Д. Е. получается «Даешь Европу». И моментов ослабления нашей критики, такой реабилитации старых форм можно указать сколько-угодно. А противная сторона свое дело делает и идеологию свою пытается восстановить, реставрировать и развить. Ослабление же нашей критики ведет к превалированию реформизма над формами революционного устройства. А если припомнить слова Ленина, что нам в области культуры предстоит такая работа, что ее можно назвать культурной революцией (это в его записке от 1923 года), то без обострения нашей критики буржуазной культуры мы откатываемся от этой культурной революции медленно назад, что при общей осадке температуры и темпа революции сказывается уже и сейчас. Посмотрите на темп нашей работы сегодняшнего дня. Посмотрите на температуру, греющую вас для проведения тех или иных начинаний и сравните с острыми периодами революции,—разница получится громадная. Она, конечно, неизбежна, но нормальна ли она? Не опустилась ли она ниже, чем это необходимо?
Еще один момент, питающий обывательщину. Это искание наибольшего довольства, появление экономической личной заинтересованности. Конечно, «рыба ищет, где глубже, человек—где лучше»,—это «истина» старая. А не отсюда ли берет начало карьеризм, примеров которого мы найдем в нашей действительности немало, а это ведет прямым путем к искажению коллективизма, коммунизма. В чем это искажение выражается? Возьмите фабрично-заводской быт. Фабзавком. Сидят выборные товарищи, туда приходит рабочий или работница. «В чем дело?»—спрашивают ее. «Да вот к вашей милости». Иной одернет и скажет: «К какой-такой милости? К своему товарищу пришли», а другой примет как должное. Еще пример: «директорская». Табличка на дверях, такая же, как и десяток лет назад. Но за нею сидит товарищ, 3—4 месяца назад работавший с этим же рабочим у станка. Рабочий идет к нему по какому-нибудь делу и, при входе рука у рабочего тянется к шапке, не как знак вежливости, а он приходит в контору, как в старую контору. Здесь еще не вытравилась привычка «лишний раз поклониться голова не отвалится». И не знаем разве мы сейчас таких же историй, как и в дореволюционное время, когда лишний раз поклониться заведующему означало продвинуть своего ребятишку, получить прибавочку, лучшую работу. Проявляется то же кумовство, которое имели в старое время—«как не порадеть родному человеку». Это есть, только мы почему-то не замечаем этого, а, между тем, это-надо выравнять, иначе получается определенное искажение коллективизма,—искажение того, чему учим.
Преодоление этого искажения на практике чрезвычайно трудно. Дальше, заражение старыми формами общежития, индивидуализация психологии, запирание каждого товарища в свой хлевок, в свою закутку, стремление огородиться в свою собственную личную жизнь, запереться в ней,—все это начинает приобретать порою далеко не положительные формы. И над чем нужно еще серьезно задуматься, это над тем, что экономическое неравенство, исторически и логически неизбежное, осознается не как элемент, который нам нужно на длительном пути преодолевать, а как условие необходимого самообеспечения. Мечтать сейчас о полном равенстве, конечно, нелепо, но если к этому подходят, как обыватель в старое время, здесь дело неблагополучно. Все это при условии понижения сопротивления обывательщине,—а мы переживаем ее наступление сейчас,—ставит перед нами вопросы быта в очень серьезном разрезе. Товарищи спросят: ну, а что-нибудь положительное у нас есть, на что можно опереться? Революция принесла что нибудь новое в быт или так мы уж и утонули в обывательщине? Безусловно есть. И здесь есть не только ЗАГС (запись актов гражданского состояния), не только октябрины, свадьбы по советскому законодательству, не только отход от церкви, а и гораздо глубже.
Возьмите, например, завод. У нас на заводах в старое время были так называемые воловерты (вола вертеть), на поденной работе действовали по заповеди «ходи кругом—деньги верные», есть такие и сейчас. Но параллельно с этим вырос на заводе и новый тип рабочего. Посмотрите газеты, они заполнены критикой бесхозяйственности. «Дирекция плохо смотрит; ведь, части машин валяются так, без призора, добро пропадает зря, хозяйского глаза нет», а товарищу, вертящему вола говорят: «что лодырничаешь». Толкают к работе, перевоспитывают его. Вырос рабочий, который осознает хозяйство СССР, хозяйство рабоче-крестьянское; бережет его, стремится сохранить, развить, улучшить. Есть уже товарищи, осознавшие себя, свое человеческое достоинство, которые не будут снимать шапку перед директором и низко ему кланяться, а говорят как равный с равным, как товарищ с товарищем, делающие одно общее дело.
Посмотрим на клубы. Возьмите, проанализируйте, что у вас в клубе, организуйте кружок по быту и проверьте все глубоко и внимательно, и вы увидите, что. внешне все как-будто бы блестяще, а внутри еще чрезвычайно коряво. И как только вы поставите перед собой вопрос о быте с такой остротой, с какой ставлю я его перед вами (это можно было бы сделать и шире, и глубже, но у меня нет на это времени), то вам станет ясно, что борьба за новый быт, за его развитие, борьба с пережитками старого чрезвычайно трудна. В чем же трудности? А вот, например, в чем: вы организуете кружок нового быта и должны будете иметь гражданское мужество каждому сидящему перед вами человеку сказать: ты в своей жизни обыватель по отношению к своей жене, детям, товарищам,—переустрой свой быт. (Вас внимательно выслушают, а завтра за кружком по быту будут следить, как сам он живет и действует и поставят каждое лыко в строку и, в конце-концов, кружок рассыпается,—это бывало не раз,—а вновь уже он строится с очень большим трудом).
Каким же образом, мы можем переустроить быт, отбрасывать, сминать старое, давая место росткам нового, выращивая их? Кто может быть строителем, проводником нового быта? Проводников нового быта мы можем иметь много. Кто является сейчас фактически проводником начатков нового быта? Государственные органы являются ими, или нет? Например, комиссариаты: Наркомпрос, Наркомздрав, НКЮ,—они, как проводники нового быта, играют колоссальнейшую роль. Товарищам, работающим в кружках быта, следовало бы почаще обращать свое внимание, например, на народный суд, посматривать, что там делается, как отображается старое и новое в тех делах, которые им рассматриваются. Дальше профсоюзы,—помимо той материальной базы, которую они, как участвующие в производстве и как выравнивающие вопросы заработной платы, подводят под пролетариат, а я полагаю и подчеркиваю, что крупная, серьезная, большая продвижка в быте будет идти только параллельно с улучшением экономического положения. Профсоюз, в результатах его работы в области охраны труда, в области налаживания товарищеских отношений внутри производства, отношений между управляющими и руководящими кадрами и массой,—все это большие проводники продвижки но пути к новому быту.
Кооперация—грандиознейшая сила. Именно она может сыграть огромную роль по освобождению женщины от ее перегруженности домашней работой для того, чтобы дать ей время для ее политик ческого и культурного воспитания. Этого кооперация пока еще щ делает, а если делает, то минимально. Вовлечь кооперацию в переустройство нашего быта—это серьезнейшая задача момента. Дальше клуб—колоссальный проводник нового быта. Театр, кино, газета, книга. И газета, и книга, в наших руках, и мы должны дать ее массе, и если проникает туда отрицательно влияющая буржуазная литература, то мы должны ее так или иначе нейтрализировать. Относительно кино я должен сказать, что не слышал во всех докладах более или менее серьезной постановки вопроса о кино. И нужно использовать этот серьезнейший проводник нового быта, на который еще не обратили должного внимания, но это дело госорганов, работающих в этой области. Чрезвычайно культурное дело с точки зрения культурничества—дать хорошую фильму, американскую, тут вам и видовая картина и легкий роман и трагедия и проч. Сейчас мы и питаем наших товарищей в кино этим американским товаром, и часто эти «хорошие» картины рубят нашу культработу. В области театра можно привести десятки и еотни фактов, каким образом у нас на местах работают театры, и как они воспитывают массу. Что же можно сказать про них, когда в театре под вывеской МГСПС мы имеем «Тетушку Чарлея» и «Маленькая женщина с большим характером» и т. п. ? Это объясняется экономическими трудностями, ибо «Тетушки Чарлей» дают хороший доход. Но доходами всего оправдывать нельзя. Это будет уже не кулвтурнический, а просто халтурнический подход. Но даже если дают безвредный материал, то и тогда нужно сказать вода—безвредная вещь, ню поите ею человека в течение! недели,—он подохнет. Есть у нас вдумчивое, серьезное отношение к этому вопросу? Мало. Здесь я позволю себе остановиться на длинном пояснении тов. Троцкого, которое он был вынужден сделать ио отношению к пониманию терминов «культурничество», «культуртрегерство». Я хочу пояснение тов. Троцкого подчеркнуть и сделать из него те выводы, которых он упорно не хочет сделать. Все, что мы делаем в области быта и в области его перерождения и в области культуры вообще, должно иметь установку по линии классовой целесообразности. Продвигает это революцию вперед,—берем. Не продвигает,—отбрасываем. Тов. Троцкий, обвиняя меня в пренебрежительном отношении к культурничеству, все же должен был остро подчеркнуть, что его культурничество совсем, совсем особого порядка. Что это значит? Не значит ли это, что мы должны подходить к культурничеству с прямо противоположной точки зрения? Если так, то мы должны прямо сказать, что культурная работа такого рода будет классово-направленной работой. А это неизбежно будет борьба с буржуазной культурой в процессе ее использования. Но тов. Троцкий упорно не хочет договорить до конца. Но я надеюсь, что он, в конце концов, должен будет договорить. И тогда это приведет его прямо к нашей постановке вопроса, к борьбе за пролетарскую классовую культуру. Может быть, некоторые культурнические приемы, когда нет ничего другого, придется, применять, но возводить это в принцип невозможно, и необходимость четкой (классовой установки в культуре надо подчеркивать везде и всюду. И только тогда мы сумеем правильно использовать методы и материал буржуазной культуры. Нам, помимо принципиально—новой установки в культуре, нужен живой творческий материал, нужны еще люди, новый кадр людей, который мог бы сейчас работать в области культуры по-нашему, по-коммунистически. А, ведь, работа по подготовке новых сил—это творческая работа на принципиально иных, чем простое культурничество, основаниях. Я не могу за недостатком времени развить свою мысль. Дальше относительно проводников: учитель в деревне, врач, агроном на селе и т. д. могут ли они быть проводниками нового быта? Конечно, могут. Но нужно учителя, врача, агронома перевоспитывать в нашем коммунистическом духе, надо его переродить. Перерождение психологии этого слоя интелтигенции, настраивание его на наш коммунистический лад, даст нам: в конечном итоге то, что он станет серьезным проводником нового быта. Но перевоспитание их—это значит подчинение их нашей идеологии, разрушение их буржуазных навыков и мыслей. Затем организация женщин, комсомола, пионеров—вот еще проводники нового быта. Но все это должно быть приведено в соответствующую систему,— задача грандиозная, работа трудная, но при правильной постановке вопроса быта, все это может сыграть согласованную, по одной линии идущую роль и поможет разрешить стоящие перед нами задачи.
Методы внедрения нового быта. Я думаю, что их у нас три: первый —это метод принуждения, как бы странно это не звучало, затем метод организации и метод агитации и пропаганды. Товарищи иногда вскидываются «как так принуждение, этого нельзя». А вот вчера мне один очень старый партийный работник рассказывает: вышел я из ЦК, разговариваю с товарищем, бросил папироску на панель. Подходит милиционер: «товарищ, поднимите папироску, иначе я вас оштрафую». Я поднял и положил окурок в карман. Московский Совет без конца писал: «Граждане берегите завоевания революции, берегите трамвай» и т. д. И что же? Гроздьями висели, как пчелы в улье. Московский Совет изменил тактику, висишь—50 коп. штрафа, и висеть перестали. Подействовало. Теперь разъезжают милиционеры-велосипедисты, которые наблюдают за порядком, чистотой на улицах. Месяцев этак через 6, поплатив штрафы, мы будем бросать окурки в пепельницы. Я думаю, что методы принуждения так или иначе потребуются, как со стороны госорганов и со стороны профсоюза. Злоупотреблять этим не будем, да и нельзя, но отказываться их применять, если они целесообразны, нет оснований. Дальше вопрос организации, вопрос того добровольчества, который здесь энергично подчеркивал тов. Троцкий, и затем методы агитации и пропаганды. И здесь перед клубом встает огромная задача. И сейчас же выдвигается вопрос о внеклубной работе клуба, которую он должен выполнять, выйдя из пределов своих стен и распространяя свое влияние на массу, которая почему-либо не идет в его стены. Как вы проникните в семью, круг которой чрезвычайно замкнут, в семью, которая переживает сейчас болезненную ломку? Только через женщину и комсомольца, который, можно сказать, Мамаем прошел через семью: иконы в чулан и ни старой бабке, ни матери молиться не дает. Как перестроить семью? Только через женщину. Каким образом проникнуть на фабрику? Через комсомольца, через рабочего, работающего там. Везде, где угодно, в театре, на заводе, на прогулке, в семье, па крылечке,—везде должен быть агитатор за новый быт, за переустройство его; он должен ловить мнения, настроения, мысли масс везде и всюду, и тогда вы не только будете выбрасывать от случая к случаю кое-что приманивающее массу в клуб, на-удачу, клюнет или нет, а, поняв массу, крепко, вплотную подойдете к ее интересам и по одному, другому вопросу, дадите ей более или менее удовлетворяющие ответы, она сана пойдет к вам. В заключение одно маленькое отступление. Т. Троцкий говорил: «Надо жизненный опыт рабочего, домовый опыт, заводский опыт, клубный опыт, опыт члена кооператива или покупателя у частного торговца а проч., и проч., собрать и в тот момент, когда это собирается в голове рабочего, в его сознании, он уже находит правильную ориентировку в обществе, а следовательно, и на заводе, и вот клуб является одним из узлов, где пересекаются линии опыта, раздробленного и частичного, где-они собираются воедино и помогают рабочему, члену клуба, выработать правильную ориентировку в обществе, а, следовательно, во всех частных вопросах».
«И клуб представляет собой исключительно важный момент коллективной переработки раздробленного опыта рабочего класса».
Это четко выраженная, но незаконченная мысль. Я хочу привести пару примеров. В прениях совместно с тов. Троцким по вопросам быта я спрашивал его: Коммуна—8 семей, общее питание, общие ясли, для ребят читают каждый день передовицы из «Известий», все хорошо организовано и т. д. Может ли такого рода коммуна, имеющая как будто ряд коммунистических штрихов, быть в то же время обывательской коммуной? Он ответил, безусловно может. Поэтому когда мы говорим о суммировании и собирании имеющегося опыта, о его коллективной проработке, то к этому надо добавить: нужна знать кто и как суммирует этот опыт. Суммирует и собирает этот опыт германская социал-демократия, собирает и суммирует этот опыт II Интернационал. Но какую установку дает этому опыту рабочего класса, сознающего себя в окружающей обстановке, II Интернационал и германский с.-д.? XIII съезд партии поставил вопрос о суммировании и собирании опыта рабочих масс, организованных в клубах. Отсюда вытекла задача организации партфракции клуба. Что это значит? А это значит, что этому опыту, о котором говорил тов. Троцкий, суммируя его, партия хочет дать коммунистическую классовую установку. И линия клуба будет правильной тогда, когда партфракция сумеет классовой четкой коммунистической работой направить всю работу клуба в определенное, нужное партии, русло.
Только ли культурническую задачу при этих условиях будет разрешать клуб? На этом я могу окончить. Скажу только, что в своем докладе, связанный рамками темы, я не мог эти рамки темы прорвать и выступлению тов. Троцкого в части, касающейся пролетарской культуры, уделить столько внимания, сколько тов. Троцкий уделил мне в частности, и Пролеткульту вообще. У нас была мысль предложить тов. Троцкому, если бы у него было время, дать возможность мне и моим товарищам противопоставить его точки зрения нашу точку зрения на пролетарскую культуру, в порядке дискуссии. Я, в силу просьбы президиума не касаться разногласий с тов. Троцким, вынужден оставить многие места речи тов. Троцкого без ответа. Те же отступления, которые были в моем докладе, и которые мне придется сделать в результате прений, это для меня по теме совершенно необходимая вещь, но которая все же основного вопроса не затрогивает.
Популярные статьи сайта из раздела «Сны и магия»
.
Магия приворота
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +