Не только возникновение, по и вся дальнейшая история современной психологии в капиталистических странах обусловлена экономическими, политическими, идеологическими причинами. Что это за причины и какие особенности психологии они обусловили, показывает развитие этой дисциплины на протяжении текущего столетия.
Психология 20-х годов. Первая мировая война, по-разному окончившаяся для воюющих сторон, оказала прямое влияние на дальнейшее развитие психологии в странах капитала.
Как известно, в результате войны 1914—1918 гг. Германия потерпела полное поражение. Послевоенные годы в этой стране характеризуются резким обострением классовой борьбы, вылившейся в широкое революционное движение рабочего класса, а также дезорганизацией хозяйственной жизни. Лишь период с 1924 по 1928 г. был для Германии периодом временной стабилизации экономики, вслед за чем разразился мировой экономический кризис, длившийся до 1933 г.
Само собой понятно, что в период экономической разрухи и экономического кризиса не могло быть и речи о каком-либо быстром развитии психологии, поскольку средств для проведения экспериментов, издания работ и т. д. не хватало. Лишь в период временной стабилизации вновь активизировали свою деятельность те психологи, которые финансировались монополиями и занимались вопросами, связанными в первую очередь с повышением производительности труда и военной подготовкой личного состава вооруженных сил.
Таким образом, первая мировая война и связанные с ней последствия наложили свой отпечаток на судьбу психологии в Германии, обусловив преимущественное развитие прикладных направлений за счет школ общей психологии. Активизация деятельности представителей прикладных направлений психологии в свою очередь повлекла за собой обострение внутреннего противоречия между психологической теорией, являвшейся по своей философской сущности идеалистической, с одной стороны, и вновь полученными фактами, их подчас правильным объяснением — с другой. И хотя по числу психологов, лабораторий, институтов Германия по-прежнему стояла на первом месте среди других капиталистических стран, еще в начале 20-х годов среди немецких психологов впервые прозвучали слова о «кризисе психологии», приобретшие затем актуальный смысл и значение.
Аналогичным было состояние психологии в период после окончания мировой войны в Англии и во Франции. Обе эти страны вышли победительницами из мировой бойни, но сами сильно от нее пострадали.
Поэтому в первые годы после окончания войны психологи ни в Англии, ни во Франции не имели больших материальных возможностей для проведения своих исследований, которые к тому же были затем приостановлены мировым экономическим кризисом 1929—1933 гг. И в Англии, и во Франции поддержку получали в первую очередь прикладные направления современной психологии; психологическая теория в послевоенный период в этих странах не сделала заметного прогресса.
Иные возможности были у психологов в США. В результате первой мировой войны США не только ничего не потеряли, но даже многое выиграли в экономическом и политическом отношении. И во время войны, и в послевоенное время вплоть до начала мирового экономического кризиса психологи там имели все необходимое для успешного продолжения своих работ. Их усилия были направлены главным образом на решение вопросов прикладного характера и на экспериментальное изучение поведения животных. Крайний практицизм одних психологов удивительным образом совмещался в этой стране со спекуляциями социальных психологов. Последние были призваны оправдывать проводимую американскими империалистическими кругами политику и содействовать духовному одурманиванию народных масс. Развитие прикладных отраслей диктовалось потребностями быстрого развития производительных сил в США, социальной психологии — усилившимся наступлением реакции против рабочего класса (с этой целью, например, в штате Нью-Йорк в 1920 г. была образована специальная комиссия во главе с сенатором Лоском, которой было поручено вести борьбу с прогрессивными силами Америки и которая получила от властей 2 млн. долл. для своей работы).
То, что психология в США развивалась в обстановке разнузданной реакции, преследования прогрессивных деятелей, контролировалась монополиями и теми кругами, которые руководствовались интересами империалистической буржуазии, не могло, конечно, не наложить своего отпечатка на ее особенности. И нет ничего удивительного в том, что уже сразу после окончания первой мировой войны США стали пристанищем всех реакционно настроенных ученых, рассадником наиболее одиозных идей.
Таким образом, непродолжительный период особенно быстрого развития и большой популярности общей психологии в странах Европы окончился в 1914 г., вслед за чем в психологии начали преобладать отраслевые направления и стала постепенно распространяться социальная психология.
Первая мировая война обусловила возникновение одной важной особенности, которую следует учитывать при характеристике психологии в капиталистических странах Западной Европы и в США. До войны идейными противниками психологов-идеалистов являлись те
психологи, философы и естествоиспытатели в этих странах, которые разделяли и распространяли идеи марксистско-ленинской философии, передовые взгляды и теории в психологии. После первой мировой войны у всех разнообразных школ и отраслей буржуазной психологии появился общий идейный противник — молодая советская материалистическая психология. Правда, этот противник вначале был еще слаб; советская психология в первый период своего существования была еще несвободна от «родимых пятен» идеализма, а также от ошибок механистического порядка. Однако по своим философским основам, по своей общей направленности, по пониманию основных вопросов психологической теории она с самого начала была несовместимой с идеалистической психологией. Поэтому, как бы горячо ни спорили между собой психологи-идеалисты, они всегда прекращали междоусобные распри для того, чтобы совместно выступить против советской психологии.
Укрепление позиций материалистической психологии в Советском Союзе способствовало дальнейшему развитию материалистической философско-психологической мысли в капиталистических странах Европы и в США, где сразу после окончания первой мировой войны возникли коммунистические партии рабочего класса, возглавившие борьбу против идей, распространяемых буржуазными учеными.
Перемещение центра мировой идеалистической психологии из Германии в США и его последствия. В начале 30-х годов текущего столетия Германия находилась в состоянии глубокого экономического кризиса. В 1933 г. в результате активизации политической реакции в этой стране пришли к власти фашисты. Для идеалистической психологии в " Германии, Австрии и в других капиталистических странах это политическое событие имело важные последствия. Гитлеровцы не только разгромили демократические учреждения, не только ликвидировали буржуазную демократию в Германии, но и разогнали всех тех ученых, которые разделяли прогрессивные или либеральные взгляды в науке. В их числе оказались многие видные немецкие психологи — представители гештальт-психологии, фрейдизма и прочих направлений. К. и Ш. Бюлеры, В. Штерн, Вертгеймер, Кёлер, Левин, Коффка, Дункер, Катц и другие спаслись от преследования коричневорубашечников бегством из Германии в Соединенные Штаты Америки. Те же немецкие психологи, которые не успели вовремя эмигрировать (как, например, О. Зельц), были физически уничтожены. Разгром гитлеровцами традиционной немецкой психологии объясняется отнюдь не тем, что она была материалистической или ее представители являлись социалистами. Некоторые психологи преследовались по национальному признаку, другие — из-за своих либерально-демократических политических взглядов или просто по подозрению.
Результатом этих гонений явилось то, что в США сконцентрировались представители почти всех главных направлений идеалистической психологии. Получая поддержку от американской буржуазии, идеалистические школы, прозябавшие до того в Германии и других странах Европы, обрели импульс к развитию и стали наводнять книжные рынки своей продукцией. США превратились в мировой центр идеалистической психологии.
Пребывание европейских психологов бок о бок с американскими, их тесный контакт на протяжении длительного времени не прошли бесследно ни для тех, ни для других. Некоторые европейские психологи, перебравшиеся в США, восприняли идеи бихевиоризма, подпали под влияние прагматизма и создали «новые», «гибридные» направления и школы. Одной из них является топологическая психология гештальт-психолога К. Левина.
Топологическая психология К. Левина. Топологическая психология К. Левина является синтезом гештальт-психологии и бихевиоризма.
Как известно, основная идея гештальт-психологии — идея «целостности». К- Левин еще в бытность свою в Германии полностью разделял эту идею. В работе, опубликованной в 1926 г. под заглавием «Намерение, воля и потребность», он сделал попытку применить общие установки гештальт-психологии к проблеме личности и воли. Остальные же психологи этого направления занимались только проблемой восприятия, поведением животных и мышлением человека, и никто из них не включал в проблематику своей психологии вопросы о личности и воле.
По мнению Левина, человек и «актуальная ситуация», в которой он находится, составляют «целостность», единство. В процессе деятельности это единство изменяется, превращаясь в другое, точь:в-точь как в процессе мышления или восприятия происходит превращение одного — плохого — «гештальта» в другой — хороший.
Как и другие представители гештальт-психологии, Левин считал, что «движущей силой» психики являются «напряжения», возникающие в субъекте в результате действия внешних сил. Эти «напряжения» рассматривались Левиным как особая «нейтральная» сущность, в которой объединены (в духе махизма) и субъект, и объект. Вертгеймер и другие представители гештальт-психологии называли эту сущность «гештальтом». Левин в своей теории этого слова не употреблял, но по существу говорил о том же самом. Причиной того или иного поведения человека он считал «психическую энергию», или «напряжение душевных систем». Возникает она, как и «гештальты», в результате взаимодействия внешнего и внутреннего: жизненных целей человека и «актуальной ситуации», в которой находится личность. В соответствии с этим представлением Левин разбирает в своей работе вопрос о том, от чего зависит возникновение «напряжения душевных систем». «Внутренней» стороной в возникновении «напряжения» являются, по его мнению, воля, потребности, влечения, аффекты. По своей роли в этом отношении они однозначны. Когда потребности, воля и т. д. слабы, «напряжение» бывает лабильным, текучим; человек легко меняет свЪи желания. Когда же потребности приобретают «косный» характер, тогда возникает сильное «напряжение», обусловливающее исключительную целенаправленность и «косность» устремлений личности, граничащую с патологией. «Внешнюю» сторону в возникновении «напряжения» составляют предметы, явления окружающей действительности. Они бывают, пишет Левин, различными по своей силе, пробуждая различные потребности, средством удовлетворения которых они являются.
Общая картина волевого действия, по Левину, представляется так. Личность, обладающая потребностями, и предмет внешней среды, способный удовлетворить их, порождает в личности «внутреннее напряжение», которое влечет личность к совершению вполне определенного действия. Оно имеет целью удовлетворение потребности за счет предмета, изменяя прежнюю «целостность», в результате чего возникает другая «целостность», с иными потребностями и «напряжениями».
Такова вкратце концепция личности и воли К. Левина в тот период, когда он находился в Германии.
В 40-х годах Левин опубликовал в США ряд работ, среди них «Концепцию топологической психологии». Все они представляют собой попытку объединить гештальт-психологию с бихевиоризмом. Ряд положений этой концепции недвусмысленно свидетельствует о влиянии бихевиоризма.
Личность, согласно американизированным взглядам Левина, — это совокупность возможных и предполагаемых видов поведения. Задача топологической психологии заключается в установлении того, почему индивиды ведут себя в определенных условиях так, а не иначе. «Актуальная ситуация» теперь стала называться «психологическим пространством», которое, однако, не является объективным пространством, так как существует в зависимости от субъекта. Вместо слов «человек радуется» Левин стал употреблять такие выражения: «в жизненном пространстве» человека имеется что-то, что обладает «радостным качеством» и т. д. По меткому замечанию Гофштеттера, у Левина среда — «не Я» — есть такой продукт «Я», в который «Я» вошло полностью. Подобно бихевиористам, пытающимся установить закономерности поведения через связь «стимул — реакция», Левин начал теперь с помощью «целостности» определять поведение через «пространство».
В своих работах, опубликованных в США, Левин приводит многочисленные примеры подобного «объяснения» поведения человека, для чего он прежде всего перечисляет особенности «психологического жизненного пространства». По его мнению, «пространство» состоит из частей, «сфер», которые по отношению друг к другу могут быть чуждыми, родственными, связанными про-рто и сложно, прямо и опосредованно. Для обозначения
всех этих мыслимых возможностей связи частей «психологического жизненного пространства» Левин стал использовать топологическую символику, которая настолько заполняет его работы, что на первый взгляд они кажутся математическими, а не психологическими.
Левин обозначает факторы среды, удовлетворяющие потребности личности, в виде векторов, величина которых определяется их «притягательной силой», зависящей в свою очередь от потребностей человека. Складывая и вычитая векторы, он пытается в результате получить их равнодействующую, которая укажет направление и интенсивность поведения личности. В этом как раз он и усматривает конечную задачу своей теории.
Несмотря на «американский дух», топологические рассуждения Левина пропитаны гештальт-психологиче-скими идеями — те же потребности, те же объекты, которые могут их удовлетворить, те же «напряжения», которые возникают в результате столкновения потребностей с объектами, хотя «напряжения» и выражены в виде векторов. Удивительно ли, что личность, которую он объявил в начале своей работы «совокупностью видов поведения», в конце концов стала пониматься им в сущности так же, как и другими психологами-небихевиористами: личность — это совокупность различных «сфер». «Сердцевиной» ее является «центральная сфера», которая «обросла» внешними «сферами», названными Левиным «сферами движений и восприятий». Ни о каком определении личности через ее поведение при этом нет и речи; «центральная сфера личности» у Левина напоминает понятия «душа», «персона», или «Я» в концепциях других психологов.
Топологическая психология Левина, центральный пункт которой составляет проблема личности, является идеалистической. Как уже сказано, идея «целостности», которую Левин провозглашает основой своей психологии, соответствует махистскому пониманию «элементов мира». Именно по-махистски Левин «объединяет» субъект и окружающую его среду (по его терминологии— «актуальную ситуацию», «психологическое пространство») таким образом, что в результате возникает какая-то особая сущность, которую он и пытается анализировать. В этой сущности субъект и «пространство» растворяются друг в друге, теряя свою специфику. При материалистическом понимании единства организма и среды ни организм, ни среда не теряют своей качественной специфики и не растворяются друг в друге. Следовательно, «целостность», о которой пишет в своих работах Левин, лишь внешне напоминает тезис материалистов о единстве организма со средой, но по существу не имеет с ним ничего общего. Это подтверждается, между прочим, также следующим.
Для материалистов, когда они говорят о единстве организма со средой, тотчас же возникает вопрос: а что является ведущим фактором в этом единстве? И они отвечают на него: ведущим фактором является среда. Для левиновского тезиса о «целостности» вопрос о детерминации субъекта средой вообще снимается, так как и субъект, и среда (объект), по его мнению, существуют «на равных правах». Следовательно, идея «целостности» исключает проблему детерминизма из психологии. Не признавая определяющей роли среды (объективного мира) для психической деятельности, для развития личности, Левин провозглашает решающим фактором в формировании личности ее «внутренние» особенности, «напряжения». Тем самым он обнажает идеалистический индетерминистский характер своей психологии.
Сказанному не противоречит то, что в последние годы своей деятельности в США Левин стал больше писать о «психологическом пространстве», занимался его подробным анализом, одним словом, старался сделать свою концепцию более бихевиористской. Однако «бихевиоризация» концепции Левина осуществлялась главным образом по линии внешнего сходства и аналогий. Бихевиористы, в первую очередь ранние, были механицистами, т. е. признавали «стимулы» первичными, а реакции вторичными. Представитель гештальт-психологии, Левин никогда не соглашался с этим тезисом бихевиоризма; для него всегда основными были «напряжения». Этим и объясняется та непоследовательность в трактовке личности у Левина, о которой речь шла выше.
Таким образом, в понимании таких важных философских проблем, как проблема связи организма со средой, проблема детерминизма, от которого зависит решение других, производных психологических вопросов, Левин разделял позиции идеализма. В частности, понятие «напряжение» в концепции Левина используется для подмены материалистического положения о закономерностях материального субстрата поведения, психики — мозга. Анализируя вымышленные «напряжения» и выдавая их за тот механизм, который обусловливает поведение человека, Левин тем самым, как и другие психологи-идеалисты (например, фрейдисты), уводит своих читателей от истинно научного понимания роли мозга, высшей нервной деятельности в определении поведения. Последнее для него — результат действия мифических психологических, а не физиологических механизмов. Игнорирование роли мозга и закономерностей его работы в концепции Левина — одно из следствий идеалистического, индетерминистского понимания им психики. Левин был идеалистом и в понимании личности, которую пытался рассматривать внеисторически, противопоставляя свою точку зрения марксистскому пониманию личности как совокупности общественных отношений.
Топологическая психология Левина в целом — яркий пример того, какой вид придают своим теориям некоторые психологи-идеалисты, приспособляющиеся к иным для них общественно-экономическим условиям.
Социометрия Дж. Морено. Другим «гибридным» образованием в новейшей психологии США является социометрия. Она возникла в 30-х годах в результате своеобразного «синтеза» психоанализа, парапсихологии, гештальт-психологии (т. е. европейских школ в психологии) с бихевиоризмом и прагматизмом. Этот синтез осуществлен ни основе интуитивистской философии и теологии. Основателем социометрии является Дж. Морено, выходец из .Австрии, а сторонниками — Е. Дженнингс, Т. М. Ньюкомб, М. Л. Нортуэй, И. Т. Зандерс, А. А. Зандин, Л. Зелени, Г. Гурвич и другие.
Из гештальт-психологии Морено заимствовал представление о «целостности». Индивид, по его определению, — это «целостность», называемая «социальным атомом». Как «целостность» низшего порядка, он вступает в контакт при помощи невидимых связей, получивших название «теле», с другими такими же «атомами», образуя «целостность» высшего порядка, или «социальную молекулу» («созвездие атомов», «социоид»).
Понятие «теле» как каких-то невидимых, нематериальных и неосознаваемых излучений, идущих от одного индивида к другому, явно навеяно Морено одной из оккультистских лженаук, которую буржуазные идеологи именуют парапсихологией. Основным представлением этого мистического направления в психологии является представление о нематериальном и невидимом излучении («чистых мыслях»), испускаемом якобы людьми. Кстати сказать, Морено в своих работах дает высокую и лестную оценку парапсихологии.
Родственность понятия «теле» Морено парапсихоло-гическому понятию «чистых мыслей», способных передаваться на расстояние от человека к человеку, становится еще более очевидной, если учесть, что «теле» у Морено не просто излучения, а флюиды, наполненные содержанием. По его мнению, «теле» — как бы сгусток эмоциональной энергии, существующей независимо от человека и определяющей его отношение к другим людям.
Из бихевиоризма Морено прежде всего заимствовал проблематику и метод. Главная задача новой науки, по его мнению, состоит в том, чтобы изучать внешние формы человеческих взаимоотношений, или иначе — «межличностные отношения» (задача формулируется совсем так же, как делают это бихевиористы, занимающиеся социальными вопросами). При этом Морено опирается на психоанализ Фрейда, к которому не скрывает своей горячей симпатии, называя его «великим эмпиристом», открытия которого, хотя и «доэксперименталь-ны», но тем не менее не являются «ненаучными». Однако Морено не просто заимствует положения психоанализа, он перефразирует их в духе бихевиоризма: все, что у Фрейда было «внутри», он представляет как «внешнее». Определяя сущность подобной модернизации фрейдизма, Морено пишет, что он заменяет теорию психоанализа своей теорией, с тем чтобы придать «наивысшую степень объективности субъективным терминам» Фрейда 2, а процедуру беседы пациента с психоаналитиком заменить процедурой игры на сцене одного пациента с другим. Сделано было это для того, пишет Морено, чтобы спасти «умирающую психоаналитическую идеологию».
Философские основы социометрии отчетливо выражены самим Морено. Он заявляет, что его идеи находятся в соответствии с философским кредо А. Бергсона. По его мнению, спонтанность, играющая столь большую роль в социометрии, подтверждает положение о «жизненном порыве» французского философа-интуитивиста.
Признавая метод бихевиористов, Морено не может не согласиться и с основными положениями его философской основы — прагматизма. -«Прагматизм и социометрия. .. — пишет он, — развивались в исторической последовательности, первый готовил путь для второй. Прагматизм является, более чем другая точка зрения, самобытным философским течением, и социометрия, взятая в ее широком смысле, становилась и вырастала как самобытная социальная наука. Прагматизм и социометрия тесно связаны, они объединены доктриной измерений». Эта близость прагматизма и социометрии не является случайностью: стараясь приобрести наибольшую популярность в США, Морено сознательно подстраивался под «дух» наиболее распространенной там философской системы.
Такова «родословная» американской «науки» социометрии. Самые реакционные философские и психологические теории, какие были созданы на протяжении длительного времени в Европе и Америке, Морено использовал для создания своей наукообразной системы. И эту новую «науку» Морено и его сторонники провозгласили последним словом современной буржуазной психологии и социологии! «Социометрия как наука является идеалом, — писал Морено. — Своим широким кругозором она охватывает все течения, но не отождествляется ни с одним из них».
Можно согласиться с тем, что социометрия является окрошкой, составленной из положений, выдвинутых различными школами и системами. Но считать этот «синтез» «идеальным», полагая, что в результате эклектического соединения произошел скачок и возникла «новая» наука, нет никаких оснований.
Американская школа неофрейдизма («психокультурный» фрейдизм Хорни и Фромма). Представители европейских школ в психологии, оказавшиеся в США, восприняли не только идеи бихевиоризма, но и философию прагматизма и других течений американской буржуазной философской мысли. Под их влиянием они «реформировали» традиционные для Европы теории, приспособив их к новым условиям. «Американизация» коснулась, в частности, фрейдизма, породив на свет американскую его разновидность — «психокультурный» фрейдизм. Его представителями в США являются немецкие психологи-эмигранты К. Хорни и Э. Фромм.
Появление «психокультурного» фрейдизма — это следствие действия социальных и идеологических причин, а не результат накопления каких-то новых фактов. «Психокультурный» фрейдизм возник не как дальнейшее развитие, а как «реформа» «классического» психоанализа, что подчеркивается его основателями, нередко выступающими с критикой ортодоксального фрейдизма. Демонстрируя свое отрицательное отношение к «классическому» психоанализу, К. Хорни вышла даже из психоаналитического общества и основала ассоциацию содействия прогрессу «реформированного» психоанализа, специальный институт и журнал. Со многими положениями «классического» фрейдизма не согласен и Э. Фромм — другой виднейший представитель «реформированного» фрейдизма.
Между «классическим» психоанализом и его «реформированным» американским «психокультурным» вариантом существуют известные теоретические разногласия. Однако в главном — по философским основам, по психологическим и психиатрическим взглядам — различия между ними незначительны.
В своих работах Хорни весьма часто ссылается на Бергсона, Кьеркегора и других философов-мистиков (как было показано, Фрейд тоже питал особую симпатию к философскому мистицизму), обильно цитирует буддистскую и даосистскую литературу, в которой она находит подтверждение своим взглядам. О философских симпатиях Фромма можно судить по многочисленным ссылкам на средневековых мистиков, по цитированию Кьеркегора, Ницше, Франца Кафки и Джулиана Грина. Все они изображали человека беспомощным существом, раздираемым сомнениями, противоречиями, чувством ничтожества, являющимся игрушкой в руках могущественных бессознательных сил.
Представители «психокультурного» фрейдизма весьма резко и часто выступают против положения Фрейда о главенствующей роли в жизни человека «эроса» и «тенатоса». «Теория либидо и все ее утверждения, — заявляла Хорни, — не имеют под собой научной основы». Хорни и Фромм отвергают фрейдовское понимание «эдипова комплекса», который они называют спекулятивным и бездоказательным. «Эдипов комплекс не является биологически врожденным», «мы отвергаем все построения, базирующиеся на этой теории» , — писала Хорни, подводя итог своей критике «эдипова комплекса» в работе «Новые пути психоанализа».
Хорни с полным основанием отмечала, что представление Фрейда относительно личности и общества является механистическим и метафизическим, поскольку настоящее целиком выводится им из прошлого, не допуская появления нового. Вместе с Фроммом она подвергает справедливой критике фрейдистское игнорирование социальных условий бытия человека, в частности в происхождении неврозов, в вопросах семьи и брака и других. «Неврозы, — писала Хорни, — в конечном итоге являются выражением нарушений во взаимоотношениях между людьми», а не конфликтом мифических инстинктов.
Критика некоторых положений «классического» фрейдизма со стороны его «психокультурных» «реформаторов» обоснованна, но явно непоследовательна. Следует подчеркнуть, что цель этой критики заключается вовсе не в полном ниспровержении фрейдизма. Как писала Хорни, ее основная задача состояла лишь в том, чтобы устранить все сомнительные положения, сохранив при этом все «ценное», что имеется в психоанализе. «Поскольку многие мои интерпретации отличаются от фрейдовских, некоторые читатели могут спросить, надо ли считать мои теории психоанализом», — ставит она вопрос и дает на него такой ответ: «Если понимать под психоанализом все до единой теории, выдвинутые Фрейдом, то тогда изложенная мною... концепция не есть психоанализ» . Далее Хорни отмечает, что, по ее мнению, психоанализ связан не со всеми понятиями Фрейда, а фактически лишь с одним — с понятием бессознательного, а также с определенной формой лечения неврозов, сущность которого заключается в доведении до сознания того, что было достоянием бессознательного. С этой точки зрения, пишет она, «моя система есть психоанализ».
Какова же система «психокультурного» фрейдизма?
Основным понятием этой разновидности фрейдизма является понятие «культура». Трактуется оно широко и неопределенно, как все то общественное окружение, которое оказывает влияние на человека, на его психику, определяет его поведение и является причиной неврозов.
Подчеркивая влияние «культуры», ни один сторонник «психокультурного» направления в психоанализе, как правило, не дает в своих работах конкретного анализа социальной действительности, а если и дает, как, например, Фромм, то в искаженном свете и преимущественно прошлых периодов истории человечества. Кроме того, при решении ряда важных вопросов своей теории представители «психокультурного» фрейдизма забывают вовсе о «культуре» и о ее влиянии на личность, рассматривая последнюю вне окружающих условий среды.
По существу основные черты личности в концепции Фромма, несмотря на то что он часто ссылается на «культуру», представляются независимыми от внешних влияний. Многие проблемы, относящиеся к общественной жизни, писал он, не только могут, но и должны решаться с психологической и психоаналитической точки зрения (которая основывается на признании инстинктов, играющих решающую роль в жизни людей). Социология должна иметь свою базу в законах психологии. Не менее определенно по этому поводу высказывалась и Хорни. «Каковы бы ни были условия воспитания ребенка, если только он не дефективен психически, он сможет научиться противопоставлять себя тем или иным образом другим людям и, вероятно, овладеет тем или иным ремеслом. Но в нем заложены такие силы, которыми он не может овладеть или которые не может даже развить посредством обучения. Вам не нужно, да вы фактически и не можете, обучить желудь тому, как ему стать дубом; при соответствующих условиях его внутренние потенции разовьются сами. Подобно этому человек, если даны соответствующие условия, стремится развивать свои особые, человеческие потенции».
Подобные высказывания свидетельствуют о вопиющей непоследовательности представителей «психокультурного» фрейдизма: признавая в общем влияние «культуры», в решении конкретных вопросов они, как и Фрейд, остаются индетерминистами, отрицающими влияние внешней среды.
В соответствии со своими индетерминистскими установками, требующими признания «внутренних» факторов, играющих большую роль, чем факторы «внешние», Хорни в своих работах («Невротическая личность нашего времени», «Наш внутренний конфликт», «Новые пути в психоанализе», «Невроз и развитие человека») отмечает наличие некоторого «реального Я», обладающего бессознательными «жизненными силами». «Реальное Я», по Хорни, — это центральная внутренняя сила, общая для всех людей и тем не менее единственная в своем роде у каждого в отдельности человека, составляющая «глубокий источник роста». «Жизненные силы» «реального Я», писала Хорни, составляют бессознательные импульсы, которые по природе являются частично биологическими, частично социальными. Она называла их стремлением к безопасности и удовлетворению, полагая, что оба импульса являются не рефлексами, не навыками, а некоторого рода «эмоциональными стремлениями» . Наряду с импульсами она заимствует из «классического» фрейдизма понятия «вытеснения», «сопротивления», технику толкования сновидений, анализ явления «перенесения» и метод свободных ассоциаций.
Как и Фрейд, Хорни полагала, что главной задачей ее концепции является установление динамики бессознательных импульсов, или влечений. Она утверждала, что установленные ею «эмоциональные стремления» не могут существовать вместе, поэтому одно из них подавляет (вытесняет) другое. Какую роль при этом играет «культура», Хорни вовсе не упоминает. Получается, что «динамика бессознательных сил» (как и у Фрейда) полностью отрывается от реальных жизненных противоречий и столь громогласно провозглашенной «культуры». Особенно ярко это противоречие бросается в глаза в трактовке неврозов.
Как уже упоминалось, неврозы Хорни считала порождением «культуры». Но как только она начинала объяснять механизм неврозов, так по существу становилась на прежние фрейдистские позиции. Невроз, по ее мнению, вызывается исходным чувством страха, который возникает под влиянием жизненного опыта в раннем детстве. В этот период внешние условия оказывают формирующее влияние на психику ребенка. Но после четырех-, пятилетнего возраста развитие психики ребенка осуществляется в силу собственных «внутренних» потенций. «Механизмом» невроза, по Хорни, является «внутреннее беспокойство», противоречие между «реальным Я» и идеализированным представлением о себе самом. «Я постепенно убедилась в том, — писала Хорни, — что созданное невротиком идеализированное представление о самом себе олицетворяет не просто ложное убеждение в своей ценности и значимости... При соответствующих условиях это представление вытесняет его стремление расти, реализовать свои наличные возможности» '. Идеализированное представление о себе (род «идеального Я») Хорни отождествляет с божественным существом, которому противостоит «реальное Я» как «реальное существо». Если довести бессознательные импульсы до сознания больного, то, по Хорни, произойдет изменение личности, конфликт между двумя «Я» («божественным» и «реальным») будет преодолен и наступит исцеление.
Такова вкратце концепция психоанализа Хорни. Лишь в деталях отличается от нее «теория» другого видного представителя «психокультурного» направления — Э. Фромма, автора широко известных в США и других странах книг: «Бегство от свободы», «Человеке собственном представлении», «Психически здоровое общество», «Психоанализ и религия», «Забытый язык».
Как и Фрейд, Фромм полагает, что у человека имеется «сфера бессознательного», которая определяет мысли, чувства, поведение. Вся личность, по его мнению, — это проявление «дремлющих тенденций в человеческой психике, которые, так сказать, ждут случая для своего выражения». Правда, в отличие от Фрейда Фромм утверждает, что «дремлющие тенденции» порождены не биологическими инстинктами, а социальными условиями, в частности капиталистическими общественными отношениями; однако, возникнув, они начинают «управлять» жизнью людей, уже не согласуясь с требованиями условий материальной жизни общества. И в этом отношении между биологизированными «инстинктами» Фрейда и социологизированными «тенденциями» Фромма нет существенного различия.
Фромм, как и другие представители «психокультурного» фрейдизма, считает, что в сфере бессознательного возникают противоречия и происходит постоянная борьба. Основой их является осознание того, что человек смертен, что рано или поздно ему придется умереть. В результате у человека появляется чувство беспокойства, недовольство, растерянность, скука. Возникновению этих чувств способствует то, что человек не понимает своего места в обществе, потерял смысл жизни. «Ему стали угрожать могущественные сверхчеловеческие силы — капитал и рынок. Его отношения с другими людьми, каждый из которых превратился для него в потенциального конкурента, сделались холодными и враждебными. Человек оказался свободным — это значит, что он стал одиноким, изолированным, чувствующим кругом себя одни опасности».
Нужно отдать должное Фромму, что он рассматривает довольно подробно те последствия, которые имел капитализм для представителей различных слоев буржуазного общества; его анализ действительности более тщателен, чем у Хорни, хотя и односторонен. Выводы, к которым он приходит, отражают сущность его миропонимания. Фромм полагает, что с переходом от средневековья к капитализму человек приобрел лишь «негативную свободу» (т. е. что капитализм освободил его от рабства, ничего не дав ему) и наполняющие его психику противоречия. Ранний капитализм с его частной предпринимательской инициативой частично ослабил действие этой «негативной свободы», монополистический же капитализм вновь усилил ее роль. Человек в капиталистических странах в эпоху империализма свободен, но его свобода ограничивается петлей, надетой на его шею. Этой петлей являются неосознанные, стихийно проявляющиеся экономические законы капитализма.
Односторонность социологического анализа Фромма заключается в том, что он не поднимается до классового понимания человеческих взаимоотношений в буржуазном обществе, беря, с одной стороны, видимые проявления капитализма, а с другой — абстрактного человека, не вскрывая его принадлежности к тому или иному классу.
Как и Фрейд, Фромм приходит в итоге своего анализа к выводу о доминирующем влиянии на человека «дремлющих тенденций человеческой психики». По его мнению, «негативная свобода» человека при империализме сделалась невыносимой. Из этого положения существуют якобы два выхода: либо бежать от всякой свободы вообще, либо подняться от «негативной» к «позитивной» свободе. Наиболее часто, считает Фромм, встречается при империализме первый путь спасения индивида от раздирающих его противоречий, вызванных «приобретенной свободой». Это объясняется тем, что психике человека будто бы присуща компульсивность — непреодолимое влечение именно к такого рода освобождению от бремени свободы, приводящее якобы к признанию диктатуры сильной личности и безропотному подчинению ей.
В раскрытии «механизмов» динамики компульсив-ных, бессознательных сил Фромм, как и Хорни, использует такие фрейдистские представления, как метод свободной ассоциации, анализ сновидений, «вытеснение» и другие. Всего он насчитывает три «механизма
компульсии»: мазохизм-садизм, стремление к разрушению (оба «механизма» заимствованы им у Фрейда) и конформизм автомата. Что конкретно понимал он под этими «механизмами»?
Один из компонентов первого «механизма» — мазохизм — обусловливает то, что человек хочет связать с кем-то свое «Я» даже ценою его утраты, отдать свое тело или дух на страдания и мучения, причиняемые либо самим же индивидом, либо другим, более могущественным лицом. Под влиянием этого «механизма» человек покорно и бездумно подчиняется более сильному человеку, делу или движению.
Садистский компонент — это стремление человека избавиться от своих чувств, от одиночества, страха, мучающего его, путем приобретения полного господства над другими людьми. В извращенном виде — это стремление унизить, подчинить себе другого человека. «Стремление к власти, — утверждает Фромм, — есть самое типичное выражение садизма».
Второй «механизм», по Фромму, — непреодолимое стремление к разрушению. Это стремление рассматривается им как разновидность бегства от одиночества и бессилия. «Социальные условия, которые подавляют жизнь, порождают страсть к разрушению... ».
Третий «механизм» — автоматический конформизм. Под этим термином Фромм понимает особенность психики, когда человек принимает требования общества, в котором живет, хотя он с ними и не согласен; в результате он теряет собственное «Я». Иными словами, это другая разновидность бегства от бремени свободы, от одиночества и тоски.
Фромм, как и Хорни, полагает, что все открытые им «механизмы» бессознательного присущи каждому человеку, поэтому в капиталистическом мире все люди — невротики. «Западное общество — больное, а огромное большинство, если не все живущие в нем люди, в большей или меньшей степени психопаты, — утверждает он.—Так получилось потому, что разум, знания, истину, или, другими словами, рациональную деятельность,
сменила компульсивная, иррациональная мотивация. И все это сделала невыносимая негативная свобода, которую принес с собой капитализм». Как видно из этого высказывания, Фромм, уточняя причины неврозов, действительно распространённых в «западном мире», исходит только из «внутрипсихических» факторов, игнорируя влияние «культуры», о которой до того говорил так много и подчас справедливо, критикуя капиталистические порядки. В соответствии с указанной точкой зрения Фромм считал задачей психоанализа доводить до сознания бессознательные стремления «Я» к «позитивной» свободе.
Как явствует из изложенного, точка зрения представителей «психокультурного» фрейдизма в главном и основном— в признании бессознательных импульсов и стремлений, которые фатально предопределяют поведение и образ мыслей человека, в признании конфликта, существующего в сфере бессознательного, — полностью смыкается с позицией «классического» фрейдизма. В самом деле, какая разница существует между инстинктами Фрейда, «реальным Я» Хорни и «компульсивными механизмами» Фромма? «Все это, — пишет Дж. Фурст, — лишь различные способы выражения той точки зрения, что внутренние силы личности являются главными детерминирующими факторами ее поведения». И Фурст глубоко прав: действительно, никакой принципиальной разницы в этом отношении между Фрейдом и его современными американскими «реформаторами» не существует. В философском отношении их позиция является индетерминистской.
К каким следствиям приводит индетерминизм в психологии и социологии, можно судить по следующим рассуждениям Фромма, содержащимся в его работе «Бегство от свободы». Фромм берется в этой книге за объяснение многих социально-политических проблем. Так, он утверждает, что всякий общественно-политический строй порождается психологическими причинами. Фашизм возник потому, заявляет он, что бремя свободы сделалось для немцев нестерпимым и они решили спастись от него, приняв фашистскую диктатуру.
Непосредственной причиной прихода к власти фашистов в Германии был, по его мнению, автоматический конформизм. Компульсивное стремление немцев было усилено германской финансовой промышленной буржуазией путем расправ с неконформистами. Этим путем была достигнута нейтрализация рабочего класса Германии. Но приход к власти фашистов не был бы возможным, если бы их не поддерживали «средние классы». Это было достигнуто, по мнению Фромма, благодаря тому, что империалистические круги предоставили полную свободу компульсивному садистско-мазохистскому стремлению. Получается, что нацизм возник в Германии в результате не социально-экономических и политических, а лишь психологических причин. Последние, по Фромму, будут иметь решающее значение и в последующей истории человечества. Единственный способ предотвратить их действие, писал он, заключается в том, чтобы установить психически здоровое общество. Оно должно отличаться от капитализма, раздираемого противоречиями. Каким же оно может быть? Фромм заявил, что новое, психически здоровое общество должно быть обществом социалистическим. Из этого вовсе не следует, однако, что Фромм стоит на правильных позициях; он чужд научной теории социализма. Фромм был и остается идеалистом в понимании закономерностей общественного развития, как и по специальным вопросам психологии, но вместе с тем он понимает очевидные преимущества социализма и то, каким тормозом для дальнейшего общественного прогресса является капитализм. Упоминая в своих работах о социализме, Фромм оставляет в тени многие политические, экономические и идеологические аспекты вопросов, связанных с социализмом; некоторые же из них он трактует чисто психологически: по его мнению, например, новое общество придет на смену капитализму в силу проявления компульсивных потенций человеческого бессознательного.
Идеалистические рассуждения Фромма, несмотря на то что он признает будущее за социализмом, направлены на подмену реальных, объективно действующих в обществе закономерностей вымышленными психологическими «механизмами».
Точка зрения Фромма в социологии в целом является не просто утопической, но антинаучной. Объективно она направлена против марксистско-ленинского понимания закономерностей общественного развития, против положения о классовой структуре буржуазного общества и борьбе классов, против теории социалистической революции, научного взгляда на роль партии и т. д. Не удивительно, что, в ложном свете понимая механизм общественного развития, Фромм в конце концов приходит к пессимистическим выводам. Он считает, что атомная война неизбежна в ближайшем будущем, что нет никаких способов ее предотвращения, что ошибка Маркса заключалась в переоценке роли сознания людей и неучете их могущественных бессознательных влечений и т. п.
Концепция «психокультурного» фрейдизма, между взглядами отдельных представителей которого имеются некоторые отличия, полна внутренних противоречий и непоследовательностей: с одной стороны, они заявляют о «культуре» и ее влиянии на психику человека, нр, с другой — игнорируют ее роль при конкретном рассмотрении каких-либо вопросов; они отвергают бессознательное в понимании Фрейда, но вместе с тем вводят иное понимание того же бессознательного; отрицают фрейдовскую динамику бессознательного, но заменяют ее своей динамикой, которая отличается от фрейдовской лишь терминами. Отрицание одних фрейдовских понятий и использование других, аналогичных в идейном отношении понятий делает концепцию «психокультурного» фрейдизма более запутанной и опасной, чем концепция самого Фрейда. Разговоры о «культуре», критика некоторых положений Фрейда создают видимость «реформы» «классического» психоанализа, что может привлечь на сторону представителей «психокультурного» фрейдизма некоторые круги в капиталистических странах, в первую очередь в США. Но вместе с тем на деле «психокультурный» фрейдизм протаскивает главные и основные порочные положения психоанализа. Это делает его даже более опасным, чем «классический» фрейдизм, в адрес которого ныне раздается немало серьезной критики в странах капитала.
Необихевиоризм. Не только взгляды американских психологов оказали влияние на концепции некоторых эмигрировавших в США немецких и австрийских психологов, но и наоборот, под влиянием европейских психологов существенные изменения стал претерпевать и американский бихевиоризм.
В настоящее время в США наибольшей популярностью среди бихевиористов пользуются Скиннер, Толмен и Халл, выражающие новую тенденцию в развитии американского бихевиоризма, которую называют необихевиоризмом.
Как и все бихевиористы, необихевиористы считают, что психология должна заниматься изучением «реакций» организма на внешние «стимулы» (что выражается формулой S—R). Напомним, что, согласно концепции «классического» бихевиоризма, в осуществлении «реакции» исключается какая-либо роль «психики» — чего-то «внутреннего», что выходит за пределы внешне наблюдаемых фактов. Однако на основании «стимулов» и «реакций» объяснить все формы поведения животных и человека оказалось невозможным, поэтому под влиянием европейских психологов необихевиористы стали пересматривать формулу S—R, дополняя ее представлением о каких-то «внутренних» состояниях организма и вступая тем самым в противоречие с основной установкой «классического» бихевиоризма.
Особенно отчетливо эта противоречивость проявляется в концепции Халла. В работе «Проблема промежуточной вариативной величины в теории морального поведения»
(1943 г.) Халл прямо заявляет, что полностью объяснить характер поведения, исходя из внешней стимуляции, невозможно. Бихевиористскую формулу S—R он предлагает поэтому видоизменить так: S—х—R. Здесь «х» — «промежуточная вариативная величина», которая, как пишет Халл, сама не наблюдается, но каким-то образом связана со стимулом и с реакцией, выполняя роль регулятора связи между стимулом и ответной на него реакцией. Этот «х» не является закономерностями нервной системы, которые, как утверждают бихевиористы, нельзя наблюдать. Вместе с тем «х» не является чем-то «внешним». В концепции Халла «х» представлен как какая-то нематериальная сущность, обладающая активностью и обусловливающая целесообразный характер реакции организма в ответ на стимулы.
Аналогичную точку зрения высказал и другой нео-бихевиорист — Скиннер. В статье «Операционалистский анализ психологических терминов» (1945 г.) он упоминает о «влечении» («стремлении»), которое «вклинивается» между «стимулом» и «реакцией», регулируя их связь между собой. Впоследствии он стал вообще говорить об «оперантном», т. е. спонтанном, независимом от внешней стимуляции поведении.
Третий известный американский бихевиорист — Толмен ввел в свою концепцию понятие о «планах», «предположениях», которые якобы имеются у животного в момент действия стимула и определяют собой характер ответной реакции. То же самое, но в иной форме провозглашают и другие необихевиористы. Так, Бернард, Кэннон, Фриман пишут о «принципе константного внутреннего содержания», выполняющего роль «х»-ов и «планов» в концепциях Халла и Толмена. Эстес в своей теории поведения говорит об «эмоциональном состоянии», которое как психическое явление обусловливает обычные движения животного. Э. Хайдбредер в работе «Семь психологов», признавая за «эмоциональными состояниями» роль регуляторов поведения, утверждает, что подобная функция эмоций оказывается возможной потому, что удовольствие и неудовольствие заключают в себе «духовные силы». «Внутренние» состояния, опосредующие «реакции» в ответ на «стимулы», признают Хилгарт, Маркие, Торн и другие американские необихевиористы.
Все эти примеры говорят о том, что современные бихевиористы в своих теоретических рассуждениях пользуются понятиями из арсенала «традиционной» европейской идеалистической психологии. Контрабандой в виде «х»-ов, «чувства удовольствия», «интуиции» и т. д. они протаскивают представление о наличии у животных и человека каких-то нематериальных сущностей, обладающих активностью и регулирующих их поведение, мышление. Как отмечает П. Гофштеттер, понятия, подобные «промежуточной вариативной величине», ничем не отличаются от понятия душевной субстанции («души») . Говоря о выдвинутом Скиннером понятии «опе-рантного» поведения, он прямо заявляет, что оно напоминает античное определение «души», обладающей собственной активностью. Таким образом, критикуя необихевиоризм, Гофштеттер в общем правильно отмечает его внутренние противоречия и непоследовательность.
Эволюция бихевиоризма в сторону сближения с европейской идеалистической психологией происходила под прямым влиянием тех психологов, которые эмигрировали в Соединенные Штаты Америки после прихода к власти фашистов. Однако имеются причины, объясняющие, почему такое влияние оказалось возможным. Главная из них — практическая несостоятельность «классической» бихевиористской концепции, неспособность ее объяснить всю сложность поведения животных и человека.
Этот факт признают даже сами американские буржуазные психологи и философы. Критикуя бихевиоризм, они отмечают, что явления политической и экономической жизни со всей очевидностью показали, что человека нельзя представлять как совокупность инстинктов и мускульных навыков, что он не является бездумной машиной, как пытались представить его бихевиористы. Человек обладает сознанием, разумом и волей, с которыми приходится считаться правящим кругам Соединенных Штатов Америки.
Именно потому, что бихевиористы исключали из своей концепции понятия «сознание», «разум», «воля», идеологи американской буржуазии, многие философы, социологи и даже психологи-небихевиористы были готовы принять европейские психологические концепции в психологии, которые были по своей философской сущности идеалистическими, но более тонко объясняли сущность человека и «механизмы» его поступков. Психологические представления европейских психологов-идеалистов, как указывали некоторые американские психологи, в конце 30-х годов более соответствовали взглядам империалистической буржуазии, полнее отвечали ее запросам.
Однако важно отметить, что американские психологи-бихевиористы, чувствуя падение популярности своей концепции, не уступали без борьбы завоеванных позиций. Они предприняли попытки реформировать «классическую» концепцию бихевиоризма с тем, чтобы придать ей те черты, которые отсутствовали у нее прежде. «Модернизация» бихевиоризма была предпринята ими для того, чтобы не допустить вытеснения бихевиоризма европейскими школами психологии на американском континенте.
Таким образом, эволюция бихевиоризма во второй трети XX столетия — яркое свидетельство социальной обусловленности психологической науки.
Психология в Германии в период фашистского господства. Разгром немецкими фашистами традиционных направлений психологии сначала в Германии, затем в Австрии и других оккупированных ими странах как одно из звеньев той антидемократической, реакционной политики, которую стали проводить с первого дня прихода к власти «национал-социалисты» в Германии, вызвал бурю протеста со стороны ученых других капиталистических стран. Чтобы как-то уменьшить отрицательное впечатление от своих диких акций, фашистские главари решили срочно создать в Германии «свою» психологию. Одновременно «национал-социалистская» психология должна была служить «научным» «обоснованием» фашистской расовой теории и их каннибалистской политики.
Среди оставшихся немецких психологов нашлись такие, которые выступили в качестве основателей нового направления в психологии, получившего название «антропологической психологии», или «психологической антропологии». Можно назвать из них Йенша и Фолькельта, а также их сподручных — Тумлирца, Циллинга, Арнольда, Фишеля.
Немногочисленная группа «антропологических» психологов занималась экспериментированием, изучая проблемы ощущений и восприятий, мышления, навыков и особенно типологии личности. Однако, как показывает знакомство с их работами, они интересовались при этом не закономерностями психических явлений, а установлением «соответствия» между расой и особенностями ощущений, мышления и т. п. Цель «антропологической психологии», таким образом, прямо определялась теми классовыми задачами, которые были поставлены перед нею идеологами и политиками фашистского государства.
Каков -характер экспериментальных работ немецко-фашистских «антропологических» психологов, можно судить по следующим данным.
В работе «Психофизические структуры у кур», принадлежащей бойкому перу психолога Арнольда, приводятся результаты его наблюдения и экспериментирования-над курами различных пород. Автор работы приходит к выводу, что «нордические расы кур» более спокойны, солидны, южные же куры быстрее подчиняются курам «нордических» пород, так как у них имеются зачатки рабства, Йенш тоже уделял в своей деятельности внимание «куриному вопросу»: он написал «исследование» под выразительным заглавием — «Курятник как средство исследования и обоснования человеческих рас». На основе «экспериментов» Арнольда и Фишеля он приходит к выводу об «одинаковости» наследственности у животных и человека, о наличии расовых, наследуемых особенностей у «нордических» и «южных» пород животных, в частности кур, а следовательно, и у человека. Как прямо заявил Тумлирц, такие «исследования» имели основной задачей обосновать представление о господствующем положении нордической расы.
Эксперименты над человеком, которые проводили «антропологические» психологи, поражают своей примитивностью и претенциозностью. Так, Шлейер «изучал», например, находится ли в прямой зависимости от «типа» человека его способность набрасывать кольца на колышек. По его данным, такая связь определенно существует. Он различает два типа людей: тип S и тип J — плохой и хороший. Другие психологи применяли так называемый текст Геккмана. Он состоял в том, что испытуемому предъявляли бумагу, которая была запачкана кляксами. Испытуемых спрашивали, не усматривают ли они в бесформенном нагромождении пятен очертания какой-нибудь фигуры. Одни из них якобы всегда видели при этом рисунок, другие такой способностью не обладали.
Проводились и более серьезные исследования, но постоянно с той же целью — выяснить, нет ли каких-нибудь расовых особенностей у людей и нельзя ли найти способ определения человеческих типов. К их числу относятся опыты Фриша по измерению сопротивления кожи электрическому току, опыты с применением призматических очков, употреблявшихся при рассматривании вертикальных линий (при этом некоторые люди видят их искривленными), и некоторые другие.
Основываясь на «исследованиях», подобных экспериментам с курами, в соответствии с расовой доктриной германского фашизма Йенш провозгласил свою «теорию» типов человеческих рас. По его мнению, людей можно разделить на пять типов: S1, S2, J1, J2, J3. Первые два типа являются якобы плохими, остальные — хорошими. Качество типа определяется качеством крови. Структурные признаки типов, писал Иенш, находят свое проявление и в высших, и в средних, и в элементарных душевных процессах; поэтому-то типы и поддаются будто бы экспериментально-психологическому выявлению. У хороших типов, по его мнению, наблюдается превосходство «глубинных, бессознательных сил» над разумом; такой тип мало связан со своим окружением и действует, прислушиваясь к голосу «инстинкта».
Провозглашение культа бессознательного, иррационального— таков второй мотив, навеянный непосредственно фашистской идеологией, роднящий «антропологическую психологию» с фрейдизмом.
Нет нужды в том, чтобы подробно критиковать вздорные, бездоказательные положения «антропологической психологии», основанные на фальсификации результатов некоторых экспериментов. Экспериментальные работы немецких психологов периода фашизма были повторены вскоре после их опубликования в ряде стран, в том числе и в Советском Союзе. По свидетельству советских, английских и других психологов, методика «антропологических» психологов не выдерживает никакой критики, а выводы не соответствуют тем фактам, которые они получили и широко разрекламировали. Экспериментально-психологическая основа их «теорий» — это видимость, камуфляж тех же самых расистских взглядов, которые составляли фашистскую идеологию.
«Антропологическая психология» является еще одним примером обусловленности психологических теорий нашего времени конкретными общественно-историческими условиями.
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +